«А я совсмъ не знаю Могутова, — думалъ дале Кречетовъ, положивъ письмо Катерины Дмитріевны въ боковой карманъ фрака и мелькомъ взглянувъ на Лукомскаго, на Ахнева и на всю обстановку суда. — Прожилъ съ нимъ боле полугода, а все-таки не знаю, что онъ за человкъ. Молчаливъ, точенъ, отвчаетъ ясно и опредленно, когда его спросишь, но при этомъ видишь и чувствуешь только присутствіе сильнаго характера, стойкой воли, а что за душа у него, въ чемъ его вра — не разберешь… Какъ часто мн хотлось проникнуть въ глубь его души, подойти къ нему какъ въ другу, полюбить его, раскрыть предъ нимъ свою собственную душу, но всякій разъ попытка кончалась ничмъ… И что у него за странная привычка давать отвты не своими словами, а изреченіями изъ поэтовъ и мыслителей?… Почему, однако, странная?… Нтъ, скоре очень симпатичная, хотя и однообразная, монотонная. Но вдь и шумъ моря, его приливы и отливы, игра его волнъ тоже монотонны, а сколько во всемъ этомъ величественности, силы!.. Да, да, сперва справлюсь вотъ съ этой сволочью, а потомъ, рука объ руку съ Могутовымъ, впередъ — „за честь отчизны, за убжденье, за любовь“… За любовь?… Но разв меня любитъ кто? Разв для меня велико, свято, дорого это чувство?…»
И Кречетовъ порывисто поднялъ волосы на голов, гордо закинулъ голову вверхъ и началъ внимательно слушать, что происходило на суд.
— Что вамъ угодно сказать? — обратился предсдатель къ защитнику Ахнева.
Рчь защитника была также коротка и сжата. Онъ просилъ судей послдовать совту прокурора, такъ какъ для его кліента важно только одно — слдствіе, слдствіе и слдствіе.
— Не вашего, господа судьи, снисхожденія, а только слдствія, слдствія и слдствія нужно обвиняемому Ахневу! Не служба пристава дорога ему теперь, а честь, доброе имя, правда о невольномъ проступк! Онъ увренъ, — и я глубоко раздляю его вру, — что слдствіе докажетъ, что можно впасть въ проступокъ и въ то же время сохранить имя и честь безъ пятна, стыда и укора, благодаря стеченію такихъ обстоятельствъ, при которыхъ самый честнйшій человкъ не можетъ не впасть въ преступленіе, не можетъ не сдлать проступка. Только слдствія, слдствія и слдствія желаетъ отъ васъ, господа судьи, обвиняемый! — такъ закончилъ свою рчь защитникъ Ахнева.
— Вамъ, обвиняемый приставъ Ахневъ, законъ предоставляетъ послднее слово, — сказалъ предсдатель.
Ахневъ, все время стоявшій у стны, съ опущенною внизъ головою, съ неподвижно устремленными въ полъ глазами, съ сильно блднымъ лицомъ, со сложенными на груди крестомъ руками, услышавъ слова предсдателя, вздрогнулъ, торопливо подошелъ къ пюпитру, поднялъ голову и началъ было говорить:
— Я всегда хотлъ быть честнымъ человкомъ, хотлъ держать экзаменъ при гимназіи на аттестатъ зрлости, хотлъ поступить въ университетъ…
И онъ упалъ головою на пюпитръ, и началъ рыдать, и тяжелые вздохи его разносились по зал и производили на всхъ глубоко-тяжелое впечатлніе.
— Больше я ничего не могу сказать! — вскрикнулъ онъ вдругъ, быстро поднялъ голову съ пюпитра и устремилъ плачущіе глаза на судей.
Судьи удалились для совщанія. Среди публики началось движеніе: вставали, разговаривали, дамы вздыхали и утирали носовыми платками слезы на глазахъ и потъ съ лица. Многіе торопились уходить. Для всхъ ясно было, что если Ахневъ и не такъ чистъ, какъ только облили его защитникъ и прокуроръ, то все-таки такъ сильно скомпрометировать себя, какъ это сдлалъ Кречетовъ, трудно было и вообразить, — и вс сознавали, что приговоръ суда долженъ быть такой, какъ желалъ прокуроръ, и если не вс торопились къ выходу, то только потому, что многимъ некуда было торопиться.
— Ну, кажется, представленіе кончилось и намъ можно, съ чувствомъ исполненнаго долга, уходить отсюда, — сказалъ Рымнинъ, поднимаясь съ мста и беря Кречетова подъ руку,
— Пожалуй, что и такъ, — отвчалъ Кречетовъ и оба направились къ выходу.
Судъ постановилъ опредленіе вполн согласное съ предложеніемъ прокурора. Чрезъ недлю въ Голос была напечатана корреспонденція изъ С-нска, въ которой подробно излагалось дло Ахнева и ясно намекалось на сильно компрометирующее участіе въ дл князя Король-Кречетова. Корреспонденція эта была написана Кожуховымъ и ею очень былъ доволенъ губернаторъ.
Въ тотъ же день, въ шестомъ часу, Кречетовъ, Перехавшій и Могутовъ сидли за обдомъ въ квартир Кречетова, въ которой жилъ и Могутовъ, такъ какъ подрядное дло по постройк земской желзной дороги должно было продолжаться и въ будущемъ году и не прекращалось совершенно и зимой, хотя теперь производилось только подведеніе итоговъ прошедшихъ и приготовлялись смты и разсчеты для будущихъ работъ.
Съ пріздомъ Могутова въ городъ, Перехавшій, по-прежнему, заходилъ къ нему чуть не каждый вечеръ и скоро и близко сошелся съ Кречетовымъ, который и уговорилъ его обдать вмст, en trois. Во время обдовъ и вечерами, когда не было спшнаго дла и когда Перехавшій засиживался до полуночи, Кречетовъ любилъ не только длинно и о многомъ разговаривать съ нимъ, но и порядочно выпить; Могутовъ при этомъ только присутствовалъ, или сидя молча и съ серьезнымъ видомъ, или же читая газету или книжку журнала.