Могутовъ проспалъ посл обда до восьми часовъ. Когда онъ всталъ, луна ласково свтила въ окна его комнаты, рисуя на полу слабыя тни оконныхъ рамъ, и ему захотлось пройтись. Онъ перемнилъ блье, надлъ черный, почти новый, драповый костюмъ, какъ называютъ петербургскіе гостиннодворцы пиджакъ, брюки и жилетъ, когда все это одинаковаго цвта и одинаковой матеріи, — и, въ извстной уже намъ шуб и шляп, вышелъ изъ номеровъ полковницы Песковой. Онъ пришелъ въ городской садъ и началъ гулять по немъ. Ночь была морозная, отъ луннаго свта тни деревъ переплетали дорожки сада и кругомъ было тихо: пшеходовъ — ни души, только издали доносился рдкій гулъ и стукъ дущихъ гд-то дрожекъ, да на окраинахъ города, въ разныхъ мстахъ лаяли и выли собаки. Въ окнахъ присутственныхъ мстъ было темно, въ губернаторскомъ дом горлъ ярко огонь у подъзда и въ двухъ крайнихъ окнахъ…
Могутовъ ни о чемъ не думалъ, вдыхалъ полной и здоровой грудью свжій ночной воздухъ, смотрлъ беззаботно въ заманчивую глубь аллей и дорожекъ и тихонько напвалъ малороссійскую псенку о какой-то бдовой гетманш: «Да и не такъ гетманъ, якъ гетмонска маты хоче нами, нами козаками, турка взвоевати. Да и ни взвоюе, тилько разратуе, тилько нами, нами козаками Дунай загатуе».
— А гд бы тутъ газетъ почитать? вздумалось ему, когда ноги начали уставать, и онъ оставилъ садъ и вышелъ на главную улицу.
— Послушайте, обратился онъ къ мужчин, съ бляхой будочника, въ очень порванной барашковой шапк и въ дубленой шуб,- гд у васъ въ город есть трактиръ — съ газетами?
— Тракторовъ много, нехотя и сипло отвчалъ будочникъ, — а въ коемъ трактер глазеты показываютъ, — не знаю. У Тихова орфянки играютъ, а гд глазеты, — не знаю.
— Я хочу у васъ спросить, въ какомъ трактир вдомости печатныя получаютъ? Почтой изъ Петербурга приходятъ, и господа въ нихъ читаютъ о происшествіяхъ: буйствахъ, грабежахъ, наградахъ…
— А, вдомости! Въ какомъ трактер есть вдомости? не знаю. Господа здятъ за рку шарманку слушать, можетъ тамъ я вдомости есть.
— А далеко это будетъ?
— Сказано за ркой, икнувши и еще боле сипло, отвтилъ будочникъ.
— А сколько извощику нужно заплатить, если туда дохать?
— Два двугривенныхъ.
— Покорнйше васъ благодарю, повернувшись сказалъ Могутовъ.
— Баринъ! Ваше благородіе! догоняя Могутова, кричалъ будочникъ. — Вы, ваше благородіе, боле двугривеннаго извощику не давайте: боле не слдуетъ…. А мн, ваше благородіе, пятачокъ на водочку одолжите…. Вчера, гршнымъ дломъ, выпилъ, а нон голова дуже трещитъ, а похмлиться нечмъ Не откажите, ваше благородіе!
— Причина уважительная, это все равно, что на лекарство вамъ. Извольте, подавая пятакъ, сказалъ Могутовъ.
— Извощикъ! закричалъ будочникъ во все свое осипшее горло. Покорнйше благодаримъ. Извощикъ! Это точно: одинаково, какъ на лекарство. Покорнйше благодарю. Извощикъ!
Въ нимъ подъхало трое извощиковъ, перегоняя другъ друга, ругаясь и хлеща лошадей.
— Какъ зовутъ? строго спросилъ у перваго извощика будочникъ.
— Меня-то? отвчалъ передній извощикъ.
— Не батьку твоего лысаго, съ матерью дурою, а тебя! грозно сказалъ будочникъ.
— Феногеномъ.
— А номеръ какой?
— Номеръ? Номеръ сорокъ семь.
— Такъ ты вотъ слушай, сорокъ семь! Ты, сорокъ семь, свезешь барина въ трактиръ за рку, въ новую ресторацію. Да свезешь хорошенько! Потому — приставъ приказалъ! И приказалъ теб, сорокъ семь, боле двугривеннаго не брать. Слышишь? Баринъ тутъ внов, такъ чтобы обиды ни Боже мой! Приставъ приказалъ!
— Ладно, ладно, солдатское твово благородіе, трогая лошадь, отвтилъ извощикъ.