Подсечное хозяйство, или Земство строит железную дорогу

— И, кажется, придется снова все перерѣшать, — почему-то вздохнувъ, сказалъ Кречетовъ.

— Это почему?… Дмитрій Ивановичъ, да и всѣ вы, затѣйники, были въ такомъ восторгѣ отъ вашихъ рѣшеній… Нѣтъ, я вамъ не вѣрю, князь! Вамъ, вѣроятно, сегодня захотѣлось долго лежать въ постели, сна при этомъ не было, вы начали мечтать, мечтали до двухъ часовъ и мечту приняли за что-то важное? Но васъ разувѣрятъ и ваши мечты мечтою и останутся…

— Я выѣхалъ изъ дому въ девять часовъ, Софья Михайловна.

— Гдѣ же вы были? Кто счастливица, которая васъ удержала при себѣ до двухъ часовъ? И не она ли разрушила то, отъ чего Дмитрій Ивановичъ и вы всѣ приходили въ восторгъ? — улыбаясь спрашивала Софья Михайловна.

— Я первый визитъ сдѣлалъ Могутову и у него просидѣлъ до пріѣзда къ вамъ. Вотъ онъ и доказалъ, что нашъ планъ работы ошибоченъ, — отвѣчалъ Кречетовъ и посмотрѣлъ на Катерину Дмитріевну.

Она сидѣла съ наклоненною внизъ головой и обдумывала его сравненіе самого себя съ кристалломъ, который всегда одинаковъ и потерялъ уже способность свѣтиться болѣе ярко даже при усиленномъ блескѣ солнца. Она была такъ счастлива и весела съ самаго ранняго утра и ея доброй душѣ стало жаль его. — «Отчего у него такой грустный видъ? — думала она. — У него, навѣрно, есть большое горе… Ему нравится „кумиръ поверженный — все-жь богъ…“ Кумиръ поверженный — все-жь богъ?… Ну, да! Христосъ на крестѣ оставался Богомъ… Петръ на крестѣ тоже оставался апостоломъ… Почему?… Вѣдь надъ нимъ смѣялись, ругались… Но Петръ не плакалъ при этомъ, не отрекался отъ своей вѣры, не жаловался… А Кречетовъ все жалуется, все говоритъ о самомъ себѣ… Что такое?» — и она вздрогнула. Слуха ея коснулось имя Могутова, и думы бѣжали отъ нея, и она вся превратилась въ слухъ.

— Этотъ Могутовъ — какое-то восьмое чудо! — съ веселой ироніей говорила Софья Михайловна. — Дмитрій Ивановичъ совѣтуетъ мнѣ взять его въ главноуправляющіе всѣми имѣніями за какой-то проектъ усадьбы этого Могутова; вамъ онъ разрушилъ весь планъ работъ, меня обозвалъ вороной!.. Скоро о немъ всѣ съ такимъ же восторгомъ будутъ говорить, съ какимъ прежде говорили о немъ какъ о какомъ-то Раулѣ изъ «Синей бороды»!

— Поторопились сдѣлать выводы.!. Я и самъ не ожидалъ найти въ немъ такого живаго ума, знанія теоретическаго и практическаго… Но особенно меня поразила его доброта и любовь въ дѣтямъ…

— Это очень интересно! Надѣюсь, вы не откажетесь посвятить насъ въ подробности? — откинувшись на спинку дивана, какъ бы приготовляясь внимательно слушать, но улыбаясь, сказала Софья Михайловна.

— Я заѣхалъ къ нему, чтобы предложить-мѣсто у себя при постройкѣ дороги. Думалъ пробыть у него минутѣ пять, но встрѣтилъ такой радушный, свободный искренній пріемъ, что просидѣлъ до часу. Заговорили, конечно, о дорогѣ, я разсказалъ нашъ планъ работъ. Онъ нашелъ его плохимъ, непрактичнымъ, и тутъ обнаружилось его знаніе народа, литературы, опытность и даже ораторскій талантъ.

— Даже ораторскій талантъ! Скажите, во вкусѣ Лукомскаго или мистера Кречетова? — насмѣшливо интересовалась Софья Михайловна.

— Ни въ томъ, ни въ другомъ, Софья Михайловна! Онъ говорилъ просто, серьезно, какъ читаетъ; интересъ въ мысляхъ, а голосъ только не портитъ ихъ. Но болѣе всего меня поразила сцена…

Кречетовъ остановился, заслышавъ звонъ шпоръ приближающихся въ гостиную.

IV.

Въ гостиную вошелъ пожилой, не большаго роста, съ торчащими, какъ у кота, и такими же рѣдкими, какъ у кота, усами, военный генералъ въ полной формѣ и при красной лентѣ.

На первый день праздника Рымнины принимали всѣхъ безъ доклада, а потому генералъ вошелъ въ гостиную неожиданно и прервалъ рѣчь Кречетова.

— Вамъ остается теперь, Гавріилъ Васильевичъ, исполнить послѣднюю, но самую важную обязанность пасхальнаго визита, — обратилась Софья Михайловна къ Кречетову, послѣ того какъ генералъ поздравилъ ее и дѣвушку съ праздникомъ, поцѣловалъ ихъ руки, похристовался по-русски съ Кречетовымъ, сѣлъ въ кресло и началъ разглаживать свои рѣдкіе усы. — Вы должны не менѣе пяти минутъ пробыть въ залѣ у стола и непремѣнно опробовать всю мою стряпню.

— Я очень радъ. Мнѣ сильно хочется поопустошить его, — отвѣтилъ Кречетовъ, раскланиваясь.

— Я тоже голодна, мама! — быстро вставъ и также ухода въ залу, громко сказала Катерина Дмитріевна.

. . . . . . .

V.