Подвалы твоего сердца (СИ)

Теодор наблюдал за разворачивающейся суетой с отстраненным безразличием. Одетый в прекрасно сшитый черный фрак, с залеченными наскоро ранами — преимущественно на лице, потому что с остальными Протеус приказал не возиться, он выглядел вполне торжественно, однако глаза выражали глубокую тоску несмотря на то, что в уверенном подъеме бровей все еще читалась надежда.

Как и предполагал Нотт, отец не стал медлить и назначил дату церемонии на следующий день в то же утро, когда Пэнси принесла ему прекрасную новость. Злорадство в глазах Протеуса нельзя было передать никакими словами, и Теодор был уверен, что ни у кого в целом мире не получится столь же гадкое выражение лица, как у Нотта старшего, когда он понял, что его сын сломлен банальной болью и страхом смерти. Теодора освободили не сразу. Еще половину дня он провел в камере, мучаясь от жажды и боли в теле, и лишь потом по милости Протеуса его подняли в комнаты и привели в более-менее приличный вид. Оказалось, отец Астории пожелал, чтобы его зять на церемонии выглядел, как минимум, прилично. Младшую Гринграсс любили и оберегали совсем не для полуживого трупа у венца, хотя ей самой, казалось, было на это совершенно наплевать. Теодор знал о её чувствах и некоторое время был уверен, что она не простит его после выходки с оборотным, однако девушка, по слухам, пребывала в восторге от своего скорого замужества. Поговорить с Асторией перед церемонией не удалось — на памяти Пожирателей все еще был жив момент с «подменой», и Гринграссы выразили желание соблюсти меры предосторожности. Теодор не слишком расстроился, потому что, даже имея возможность убедить Асторию сделать правильный выбор и сбежать с ним, он не смог бы сделать ровным счетом ничего. Протеус взял с волшебницы непреложный обет, обязующий её во всем подчиняться его указаниям. Такова была плата за замужество.

Организацией церемонии занимались Гринграссы, а потому весь сад позади особняка был украшен белыми розами — символом их семьи. В вечернем воздухе парили магические огоньки, и, взмывая вверх, образовывали купол, в освещении которого молодая трава меняла оттенок зелени на цвет гари. Контраст белых роз с практически черным пространством навевал на Теодора ощущение кошмарности происходящего. Как-то раз ему удалось лицезреть маггловские черно-белые фильмы без звука, но он никогда не подозревал, что сможет почувствовать себя их героем. Нотт ничего не слышал, хотя в саду было довольно шумно, и казался себе каким-то нереальным и выдуманным. Праздничный фрак, алтарь на возвышении в мраморной беседке, увитой плющом и розами, по-праздничному одетые люди и выстланная к подножию широкой лестницы дорога из лепестков — все казалось ему инородным и буффонадным. На балюстрадах по бокам от входа громоздились свечи разных размеров, распространяя свечение белого пламени на все, что находилось внутри. Под потолком кружились знакомые огоньки, и их течение было единственным, что до сих пор привлекало особенное внимание Теодора. Они были единственным не застывшим здесь, и по цвету напоминали лучи июльского солнца. Сознание Нотта зациклилось на кружении магии, потому что не вынесло бы еще одной обреченной мысли о том, что ему придется связать себя узами чар с другой. Теодор наполнился искренним счастьем, когда представил, что на месте Астории Гринграсс могла быть Гермиона. За такой исход событий он, наверное, мог предать Магическую Британию. В эту секунду он понимал Малфоя, хотя до сих пор отчаянно, до дрожи в пальцах завидовал ему и всецело ненавидел. Теодор знал, что Драко не упустит возможности поглумиться над провалом его попыток заполучить Грейнджер и наверняка приведет её с собой. Но горечь этих мыслей перебивалась убеждением в том, что только смерть может положить всему конец. Теодор поклялся себе, что, пока все еще дышит, он ни за что не отступится от своих чувств.

Отстраненность была забыта, когда к Теодору поднялся Пожиратель, которому выпала честь проводить церемонию. Грузный мужчина улыбнулся и похлопал Нотта по плечу, многозначно вскидывая брови. Теодор даже не пошевелился. Он испытывал отвращение почти ко всему окружающему. Подняв взгляд на пространство впереди, Теодор заметил, что в саду собралась целая толпа народа. Половину он уже имел честь видеть в особняке, а другая часть, вероятно, прибыла из внешнего мира. Оставалось лишь поражаться самоуверенности отца. Неужели тот не боялся, что местонахождение особняка раскроют?