Подвиг

— Ну да, конечно. Теперь везд новые герои и они спшатъ, спшатъ и спшатъ и памятники себ ставить, и города, веси и улицы своими именами поганить, ибо знаютъ канальи, что недолговчна ихъ слава и проклянетъ ихъ потомство … Коммунизмъ умретъ — Россiя не умретъ. Пока! …

Незнакомецъ кивнулъ головою и они разстались.

XVI

Уже поздно вечеромъ и что называется «безъ заднихъ ногъ» вернулся Нордековъ въ ригу за деревней Коломягами, гд былъ ихъ «домъ» и гд онъ могъ чувствовать себя въ полной безопасности. Парчевскiй былъ уже тамъ, а Голубовъ, Дубровниковъ и Карнеевъ заканчивали установку радiо аппарата и регулировали безшумный моторъ. Ужинъ былъ готовъ.

Нордековъ лъ молча. Онъ снова былъ во власти того самаго безволiя и отчаянiя, какое овладло имъ посл лекцiи Стасскаго и довело его до покушенiя на самоубiйство. Но тогда это была только эмигрантская лекцiя и ей можно было врить или не врить, теперь же это былъ разговоръ съ человкомъ, тринадцать лтъ жившимъ въ совтской республик и хорошо изучившимъ вс возможности. И онъ сказалъ: — «безнадежно» … Надо кончать съ собою. Все равно ничего не выйдетъ. Только теперь это не будутъ волны чужой Сены, а можно будетъ кончить съ собою со славой, кончить подвигомъ убiйства какого нибудь изъ совтскихъ гадовъ.

Парчевскiй, какъ всегда былъ веселъ и полонъ бодрости.

— Ну, какъ твоя развдка? … Нашелъ свою явку? … Или неудача? … Что ты такой, какъ въ воду опущенный … Разсказывай. Или усталъ? … Я самъ братъ, ногъ подъ собою не чувствую, хотя и рискнулъ и въ трамваяхъ здить и сюда по желзной дорог добрался.

— Усталъ … Ахъ, если бы только усталъ! Да я усталъ тломъ, но въ тысячу разъ больше я усталъ душою. Все то, что я услышалъ сегодня въ первый день моего пребыванiя на родин такъ … безнадежно.

И Нордековъ слово за словомъ разсказалъ Парчевскому все то, что передалъ ему незнакомецъ.

— Ты понимаешь, если т, кто разрушали Императорскую Россiю работали безъ малаго двсти лтъ, если считать отъ Бакунина и первыхъ декабристовъ — намъ предстоитъ работать четыреста лтъ … Ты понимаешь это? … Я не могу … не могу больше, Парчевскiй! … Прости меня, но я халъ сюда, чтобы увидть и добиться настоящей Россiи.

— Ты ее и увидишь.

— Когда? … Еще четыреста лтъ! … Быть пiонерами въ этой безконечной работ, словъ нтъ — это очень почетно, но какъ это грустно и тяжело. He знаю, хватитъ ли у меня силъ на это …

— Четыреста лтъ … Зачмъ? … Какая глупость! … Т, кто разрушалъ Россiю, разрушали организмъ, которому было тысячу лтъ, государство съ устоявшимся бытомъ, съ твердыми устоями … Они не разрушили сго. Это — все-таки Россiя. To, что ты видлъ была пошлая намалеванная варваромъ скверными, жидкими красками картина на прочной старинной фреск большого мастера. Придетъ реставраторъ и смоетъ дикую мазню невжды и проявить мiру всю красоту настоящей фрески.

— Проявитъ мiру всю красоту настоящей фрески, — повторилъ за Парчевскимъ Нордековъ. — Но, когда это все будетъ? … Черезъ четыреста лтъ! …

— Почти двсти лтъ понадобилось, чтобы до основачiя потрясти тысячелтнее строенiе Россiи … Большевизму минуло всего тринадцать лтъ. Правда, корни у него цпкiе, но они не проникли въ самую толщу народной жизни. Они разрушили тло, но не могли и никогда не смогутъ разрушить Русскую Душу. Все то, что ты видлъ и что теб говорилъ незнакомецъ … Незнакомецъ … Да уже не провокаторъ ли то былъ? Можеть быть просто запуганный интеллигентъ, самъ ставшiй сек-сотомъ? Соцiалисты и народовольцы работали, допустимъ, около двухъсотъ лтъ. Такъ вдь, какъ имъ приходилось работать! Имъ надо было самимъ ходить въ народъ, свои идеи распространять потаенно въ маленькихъ кружкахъ. Прокламацiи они печатали на гектограф и рдко когда имъ удавалось литографировать ихъ, они бросали самодльныя динамитныя бомбы … Кустарная работа самоучекъ! Съ нами идетъ удивительиая техника второй четверти двадцатаго вка, такъ тщательно собранная и снаряженная капитаномъ Немо. У нась кинематографъ, телевизоръ и громкоговорители, у насъ радiо и наше слово и образы, нами рисуемые распространяются просто таки чудеснымъ образомъ по всей Россiи. Съ нами газы разныхъ степеней и качествъ, съ нами паника, которую мы нагонимъ на толпу … Тхъ разгоняли нагайками … Къ намъ никто не посметъ приступиться. И потому имъ понадобились сотни лтъ … Намъ? … Нсколько дней.

— Завидую теб, Парчевскiй … Неисправимый оптимистъ!

— Это не оптимизмъ. Это знанiе и офицерская бодрость, заповданная намъ Суворовымъ.

— Оставь … Я все это слышалъ еще въ Петроград … Большевики — это на дв недли, не больше. Я это слышалъ и въ Югославiи, тамъ все ждали и врили въ какую то организацiю … Я слышалъ это и въ Париж, гд насъ призывали къ объединенiю и вр въ вождей. А вожди не вели, а стояли на мст. Я знаю это хорошо: — «тьмы низкихъ истинъ намъ дороже насъ возвышающiй обманъ» … И мы все себя возвышали и возвышали и какъ пришлось падать, охъ какъ больно мы расшиблись! Ну скажи, твои сегодняшнiя впечатлнiя …

Гд ты былъ?

— Я былъ у Ястребова.

— А?.. Ну что же онъ? … Благополучно спустился? — вяло и безразлично спросилъ Нордековъ.