Предсказание землетрясений! Самое слово «предсказание» кажется каким-то таинственным. Подумать только, что в трезвой, деловой Москве среди слесарей, шоферов, бухгалтеров, ткачих, артистов, физиков, инженеров есть еще и предсказатели! Эти загадочные люди, как и все другие, едут в метро на работу, чтобы от девяти до пяти, с перерывом на обед, предсказывать будущие бедствия.
Узнав адрес в киоске справочного бюро, Яковлев без труда разыскал на улице Павлика Морозова трехэтажное здание со стеклянными стенами. Он показал вахтеру свой делегатский билет и спросил, как найти Грибова.
— На второй этаж, пожалуйста, на антресоли, — сказал вахтер. — Только сейчас обеденный перерыв.
На втором этаже Яковлев попал в широкий коридор, где на дверях видели будничные таблички: «Бухгалтерия», «Отдел кадров», «АХО». В конце коридора был буфет, оттуда разносился запах пирожков и солянки. На стене висели приказы, отпечатанные на папиросной бумаге, и объявления. Пришли три девушки, прикрепили кнопками ярко раскрашенную стенгазету «За точные предсказания!» и вслух начали читать последний отдел «Кому что снится».
Алешину — что он предсказал небывалое землетрясение в районе Зоопарка.
Балабановой — что она чемпион по всем видам спорта.
Грибову — что у дальневосточной группы документация лучше, чем у балтийцев.
— Досталось Грибову, — заметил Яковлев.
И одна из девушек возразила с обидой:
— Нашли кого ставить нам в пример — балтийцев! У них все спокойно. Сделали документацию, положили в архив, проверяй раз в полгода. А у нас каждый месяц подвижки и все прежние цифры насмарку.
Звонок оповестил о конце перерыва. Захлопали двери, и коридор опустел. Яковлев увидел узкую лестницу, поднялся по ней и вышел на антресоли. Узенький балкончик окружал громадный светлый зал, где стояло множество столов.
Вся комната была наполнена деловым шумом. Шуршали листы, стрекотали аппараты, раздавались выкрики: «Кому Камчатку? Кому Закавказье?», «Сюда, сюда!», «Девочки, кто взял мои карандаши?», «Товарищ начальник, можно вас на минутку?»
Яковлев любил разбираться в незнакомых делах. Он задержался на антресолях, с интересом наблюдая деловую суету.
Работа начиналась, очевидно, там, где стрекотали телеграфные аппараты. Невидимые руки выдавали из окошечка клубки телеграфных лент, напоминающих праздничный серпантин. Лента попадала на конвейер. Машина резала ее, наклеивала на аккуратные бланки. Бланки проваливались в другую машину, похожую на шкаф с белыми дверцами. А из нее выскакивали стопки продырявленных карточек. Сотрудники сортировали их и передавали по рядам.
— Иван Гаврилович, ты ли это? Здравствуй, здравствуй! — Грибов сдержанно улыбнулся и дважды пожал, руку гостю. В этом выразилась его особенная радость.
— Вот, гляжу на вашу работу. Настоящий цех, — сказал Яковлев.
— Да, это самый большой отдел — отдел обработки.
— А там в углу телеграф?
— Даже радиостанция. На нас работают больше трехсот глубинометрических станций во всех концах нашей страны и в странах народной демократии. Ведь землетрясения не считаются с государственными границами. Центр может быть в Румынии, а отзовется на Украине. Эти станции присылают нам шифрованные сообщения. Номер станции, местоположение, место съемки, глубина — все обозначено цифрами. А вот расшифровочная машина, наша гордость. Она сама читает и наносит данные на карточки.
— А зачем дырочки?
— Для машины дырки удобнее цифр. Мы складываем карточки по станциям, так они хранятся в архиве. Допустим, нужно выбрать самые глубокие землетрясения по всем станциям. На это есть специальная сортировочная машина. Она просматривает сто тысяч карточек в час и по дырочкам отбирает нужные. Как видишь, и девушки наши привыкли к карточкам — смотрят на свет и переносят все данные на печатные бланки. Самое важное — цифры подземного давления. Их расставляют на картах каждую на свое место и потом проводят линии равного давления — изобары, наподобие топографических горизонталей. И тут уже для опытного глаза сразу видна обстановка. Если изобары идут плавно и параллельно земной поверхности, значит, все в порядке. А если изобары искривляются и сгущаются — это уже опасное место, по-нашему «очаг». Сейчас его берут на заметку, дают ему номер и на карте красят цветным карандашом. Чертежницы так и говорят у нас: «появился цвет». Это значит — опасность налицо. Когда появляется цвет, мы уже настороже. Сейчас же на все станции, близкие к очагу, идет приказ: сообщать сведения каждые сутки.
— Понятно, — сказал Яковлев. — Где закрашено, там будет землетрясение.