Поединок столетия

— Я слышал, что вы хитрец, — ответил он, — и теперь вижу, что это действительно так. Откуда мне известно?! Уж не думаете ли вы, что я хожу туда и сюда и проверяю чужие карманы. Этим занимается полиция и докладывает мне. Теперь вам ясно?

Бюнгер ободряюще кивал головой: ему-то все было совершенно ясно. Ему — может быть. Но не Димитрову.

— Однако трое чиновников уголовной полиции, которые арестовали и первыми допросили Ван дер Люббе, единодушно заявили, что партбилета у него найдено не было. Кто же тогда сообщил о партбилете господину премьер-министру?

— Из мелкой ошибки, — угрожающе сказал Геринг, — вам, Димитров, не удастся сделать большую игру. Ваши старания напрасны. В суете и суматохе какой-то полицейский дал неточные сведения. Я принял их на веру и сообщил печати. Имеет ли этот факт хоть какое-нибудь значение? Разумеется, нет. Вы слышите, Димитров: разумеется, нет!

Чем больше разъярялся Геринг, тем спокойнее чувствовал себя Димитров. Сохраняя полное самообладание, он возразил:

— То, что разумеется для господина премьер-министра, еще требует тщательного рассмотрения и проверки. Важнейшая улика не перестает быть таковой, даже если ее назовут не имеющей значения мелкой ошибкой. Я позволю себе спросить господина премьер-министра и министра внутренних дел, почему полиция проверяла лишь одну, а не несколько версий причин поджога рейхстага?

Димитров задавал вопрос, глядя прямо в глаза Герингу. Было интересно наблюдать, как наливается кровью самодовольное лицо премьер-министра с рыхлыми, отвисающими щеками и как снуют под ними желваки. Геринг ответил почти шепотом — было ясно, что раздражение его достигло предела и что на следующем вопросе он сорвется.

— Вам угодно министра спрашивать о том, с чем Следует адресоваться к обычному полицейскому следователю. Но будьте спокойны: цель ваших провокационных вопросов для всех очевидна. Меня не интересует личность каждого преступника, мне важно знать, политическое это преступление или нет. Да, Димитров, поджог рейхстага — политический акт, и я точно знаю, что преступников надо искать в вашей партии. — Потрясая кулаками, он закричал: — В вашей, вашей партии — этой банде преступников, которую надо уничтожить!

Зал загудел, снова застрекотали кинокамеры. Бюнгер тщетно пытался восстановить тишину. Но никакой шум не мог заглушить голос Димитрова:

— Известно ли господину премьер-министру, что партия, которую «надо уничтожить», является правящей на одной шестой части земного шара, а именно в Советском Союзе, и что Советский Союз поддерживает с Германией дипломатические, политические и экономические отношения, что благодаря торговым договорам Германии с СССР сотни тысяч германских рабочих смогли получить работу на заводах, выполняющих эти заказы?

— Да замолчите же вы… — возмутился судья. — Я запрещаю — слышите, запрещаю! — вести вам здесь коммунистическую пропаганду…

Димитров развел руками:

— Но я и не собирался этого делать. И не собираюсь. Господин Геринг ведет здесь национал-социалистическую пропаганду, вы его, однако, не перебиваете.

Он повернулся к Герингу, спросил в упор, облокотившись о деревянный барьерчик:

— Известно ли вам..

Вот когда наконец Геринг сорвался. Он заорал тонким, бабьим голосом:

— Я скажу вам, что мне известно, мне и германскому народу. Что вы просто мошенник, которого надо повесить!

Бюнгер беспомощно смотрел в зал. Какой позор: завтра весь мир узнает, что почтенный, уважаемый судья позволил превратить суд в балаган. Конец карьере… Сами же фашисты выбросят его на свалку. Скажут: не оправдал надежд…

Он попытался спасти положение.

— Димитров, — сказал Бюнгер, — пусть вас не удивляет, что свидетель так негодует. Его можно понять. Ведь я строжайше запретил вам вести здесь коммунистическую пропаганду.

Димитров вежливо поклонился:

— Негодование господина Геринга меня нисколько не удивляет. Я доволен ответом премьер-министра.

Бюнгер вскипел:

— Мне совершенно безразлично, довольны вы или нет. Я лишаю вас слова.

— Но, господин судья… — попытался возразить Димитров, и в этот момент с Герингом случилась истерика.

Нервы не выдержали. Гримаса перекосила его лицо, он схватился за барьер, чтобы не упасть, и крикнул:

— Вон, подлец!

— Выведите его! — Бюнгер дал знак полицейским, которые все время стояли наготове.

И тогда Димитров выкрикнул на весь зал свою знаменитую фразу, которая сразу же стала крылатой и, за один день облетев весь мир, навсегда вошла в историю:

— Вы боитесь моих вопросов, господин премьер-министр!

— Берегитесь! — орал вслед ему Геринг. — Подлец, даже если суд вас выпустит на волю, я все равно с вами расправлюсь! Все равно!..

Подталкиваемый полицейскими, Димитров выходил из зала с сознанием исполненного долга: теперь пусть хоть убивают, свой бой он уже выиграл. Что бы дальше ни случилось, победа останется за ним.

Остановить руку палача!

Правда, 9 ноября 1933 г.