Поединок столетия

Мрачное представление на подмостках германского верховного суда близится к развязке. Уже близка расправа, пахнет кровью. Накалена до крайности атмосфера в судебном зале и вокруг него. Не остается никаких иллюзий относительно намерений, какие имеет фашистское руководство в отношении судьбы своих четырех пленников… Это подтверждается открыто кровожадным тоном, который приняла за последние три дня фашистская пресса. Она требует четырех голов, и требует их немедленно без всякой дальнейшей проволочки.

6 ноября в правящих кругах Берлина возник проект — свернуть процесс до 10-го, окончить его «коротким замыканием», проведя прения сторон в один день с тем, чтобы 11-го в ночь перед выборами приговор был приведен в исполнение.

В ускоренном окончании процесса и немедленной казни приговоренных видят единственный выход из того международного скандала, в который превратилось выступление Геринга на суде.

…Парад окончен, больше показывать нечего. У тюремщиков остался один-единственный аргумент: казнь четырех людей, повинных только в том, что они принадлежат к лагерю врагов фашизма и открыто и мужественно об этом заявляют.

Настали дни, когда пролетарская общественность всего мира должна не спускать глаз с фашистского судилища. Надо поднять все силы в мире, чтобы остановить руку палача, занесенную над головами четырех товарищей.

ДОКТОР ФИЛОСОФИИ

Герман Геринг был главным козырем. Весь мир увидел, что этот козырь бит; Геринг взял верх голосом, наглостью и угрозами, но что он мог противопоставить неотразимой убедительности доводов невиновного человека, который отстаивал свою правоту, свои идеи?!

Фашисты, конечно, раструбили в газетах о «замечательной победе» премьер-министра над коммунистическим «поджигателем». Для них это трудности не составляло: ведь все газеты принадлежали только им. Но, по старой пословице, это означало делать хорошую мину при плохой игре. Потому что никого Геринг не победил, а попросту провалился. И фашисты сами понимали это.

Несколько дней они размышляли: как быть? Нельзя же закончить процесс истерикой, которую устроил Геринг!.. Ведь его выступление устроили только затем, чтобы произвести впечатление на немцев и на весь мир. Впечатление-то Геринг произвел, но совсем не то, на какое рассчитывал.

И тогда спасать положение взялся Геббельс — министр пропаганды, главный фашистский специалист по оболваниванию простаков. До сих пор гитлеровцам казалось, что ему это очень здорово удается. Решили попробовать еще раз.

Худой, подвижный, крохотного роста, Геббельс по внешности был полной противоположностью Герингу. Но ему хотелось показать, что он отличается от Геринга не только по внешности.

Геринг бесновался и кричал — Геббельс будет само спокойствие.

Геринга раздражали вопросы Димитрова — Геббельс ответит на все без исключения, о чем бы тот ни спросил.

И этим произведет хорошее впечатление на публику. На журналистов, А значит, на читающий мир.

Сильно прихрамывая, Геббельс вошел в зал с выражением абсолютной невозмутимости на лице, почтительно поклонился суду, ровным голосом назвал свое имя и, скромно потупив глаза, занимаемый пост. Он говорил негромко, с достоинством, тщательно обдумывая каждую фразу.

— Клянетесь ли вы, — спросил его Бюнгер, соблюдая порядок, предписанный законом, — клянетесь ли вы, господин Йозеф Геббельс, говорить суду только правду, одну только правду и ничего, кроме правды?

— Клянусь, — не моргнув глазом, ответил Геббельс. Только чуть дернулась его непропорционально большая — на коротком туловище и тонкой шее — голова.

«Лиса, — подумал Димитров, наблюдая за фашистским главарем, которого до тех пор он видел только на газетных фотоснимках. — И позер… Хорошо владеет собой…»

Это сражение обещало быть куда более трудным, чем поединок с Герингом.

— Господин министр доктор Геббельс, — торжественно произнес Бюнгер, — желаете ли вы сами сделать суду заявление до того, как вам будут заданы вопросы?

— Желаю, — бесстрастно отозвался Геббельс и на мгновение застыл, слегка повернувшись к залу, чтобы фотокорреспонденты, заполнившие все проходы, могли сделать свои «исторические» снимки. — Я хотел бы прежде всего сказать, что пожар в рейхстаге явился для меня, как и для фюрера, полной неожиданностью. Увидев горящий рейхстаг, я просто не поверил своим глазам. А придя в себя, сразу подумал: это дело рук коммунистов, сигнал к восстанию, о подготовке к которому нам было известно.

Он самозабвенно врал, уставившись в одну точку куда-то поверх Бюнгера, и лицо его не меняло выражения полного безразличия ко всему, что здесь происходит.

Бюнгер остался доволен его заявлением.

— Понимаю вас, господин министр… — Он сделал небольшую паузу, потом сказал, как бы извиняясь; — Закон дает право участникам процесса задать вопросы любому свидетелю. Поэтому я должен опросить всех, есть ли у них вопросы к господину министру…

Геббельс молчал, не мигая, с тупым равнодушием глядя перед собой.