Поэтика пространства

Этот костер, разведенный внутри дома для того, чтобы кирпичные стены покрылись глазурью, не похож на небольшой огонь, который разводят для просушивания сырой штукатурки. Возможно, когда Палисси писал это, перед его внутренним взором возникла печь для обжига керамики, где пламя оставило на стенах следы глазури, словно слезы кирпичной кладки. Но, так или иначе, для воплощения необычного образа нужны необычные средства. Перед нами человек, желающий жить в раковине. Он желает, чтобы стена, защищающая его от внешнего мира, была ровной, и гладкой, и сплошной, как если бы ему приходилось непрерывно тереться о стены своей ранимой плотью. В мечте Бернара Палисси функция обитания приобретает осязательную характеристику. Грезы, пробуждаемые раковиной, вызывают физическое ощущение уюта.

Преобладающие образы склонны объединяться. Четвертый кабинет Бернара Палисси – это синтез дома, раковины и грота: «Внутри он будет выложен камнем с таким нарочитым искусством (loc. cit. p. 82), чтобы казалось, будто это стена каменоломни; стало быть, сказанный кабинет будет искривленным и бугристым, со многими неровными выпуклостями и впадинами, дабы не возникало видимости, что стены украшены или обработаны руками человека, а своды будут неровными, и создавалась видимость, будто они готовы упасть, ибо некоторые бугры будут свешиваться вниз». Разумеется, изнутри этот спиралевидный дом надо покрыть глазурью. Это будет грот в форме раковины. С помощью большого и тщательного человеческого труда хитроумный архитектор придаст ему облик естественного жилища. Чтобы подчеркнуть естественный характер кабинета, сверху на него навалят земли, и «упомянутую землю засадят деревьями, так что кабинет почти утратит видимость здания». Итак, истинный дом великого «земного» мечтателя Бернара Палисси находится под землей. Он хотел бы жить в самом сердце скалы, в раковине скалы. Нависающие бугры в этом жилище пробуждают навязчивый страх: его обитателю кажется, что потолок вот-вот обрушится на голову. А форма спирали, ввинчивающейся в скалу, вызывает тревожное ощущение. Но человек, который хочет обитать в подземном жилище, умеет справляться с обычными человеческими фобиями. В своих грезах Бернар Палисси – герой подземного мира. В воображении он наслаждается испугом собаки – он сам говорит об этом, – которая залаяла перед входом в пещеру, он наслаждается смущением гостя, который не боится идти дальше по извилистому лабиринту. В данном случае грот-раковина – это «город-крепость» для единственного жителя, для одиночки, умеющего обороняться и защищать себя простыми образами. Ему не нужна ограда или окованная железом дверь: сюда и так никто не решится войти…

Зияющий черный зев вместо двери: какие обширные феноменологические исследования можно посвятить этому образу!

XII

В этой беседе о гнездах и раковинах мы, рискуя утомить читателя, привели множество образов, которые, на наш взгляд, иллюстрируют в простейшей форме, быть может слишком приблизительно, функцию обитания. Мы понимаем, что тут присутствует двойная трудность: к проблемам воображения добавляются проблемы наблюдения. Разумеется, позитивное исследование в области биологии – не наше дело. Мы лишь хотим показать, что всякий раз, когда жизнь ищет крова, защиты, убежища, укрытия, воображение находит для нее аналогии с существом, обитающим в замкнутом пространстве. Воображение отрабатывает тему защищенности во всех ее нюансах, от жизни в практически настоящей раковине до искусного изменения внешности. Как в грезе поэта Ноэля Арно, живое существо прячется под чужой маской[127]. Жить, приняв для самозащиты другую окраску, – не значит ли это дойти в стремлении к спокойной жизни до абсурдной, даже опасной крайности? Тень тоже может стать убежищем.

XIII

После этого исследования о раковинах мы могли бы привести несколько историй и легенд о существах, живущих под панцирем. Одна только черепаха, животное внутри ходячего дома, может вызвать массу аллюзий. Но эти аллюзии стали бы лишь очередными примерами, иллюстрирующими изложенные нами тезисы. Поэтому мы решили обойтись без главы о доме черепахи.

И все же, поскольку небольшие расхождения с доминирующими образами порой активируют воображение, мы прокомментируем здесь страницу из путевых заметок Джузеппе Унгаретти о его поездке во Фландрию[128]. В доме у поэта Франца Элланса – только у поэтов хранятся подобные сокровища – Унгаретти увидел гравюру на дереве, где «неизвестный мастер изобразил ярость волка, который, набросившись на спрятавшуюся под панцирь черепаху, сходит с ума, но не может утолить голод».