Поэты 1840–1850-х годов

(худой и бледный, пишет картину и вдруг останавливается, мрачно поводя глазами)
Нет, кончено, остыло вдохновенье…
Не воротить минувшее мгновенье!..
(Толкает ногою станок, на котором стоит картина. Картина падает.)
Прочь с глаз моих!.. Ну, веселитесь, люди!
(Рвет в бешенстве кисть, бросает ее и топчет ногами.)
Сбирайтеся смотреть на мой позор…
И вы, завистники с змеиною улыбкой,
Художники! Сбирайтеся сюда!..
Коварное, слепое провиденье!
Зачем сей путь ты указало мне?
Обман и ложь — и на земле и в небе!
Я изнемог!.. Довольно… Нету сил;
Червь внутренний мне сердце источил!..
Башмачник я, ремесленник презренный,
А не художник, славой осиянный!
(Хохочет дико.)
Разбит во прах мой велелепный сон!
(Задумывается и через минуту)
А сон тот был и чуден, и прекрасен…
Казалось мне тогда, что я восстану
В лучах, в венце и в нестерпимом блеске,
Величием, как ризой, облачен
И молниею славы опоясан!
Колебляся под куполом святыни,
Я радугу хотел сорвать с небес;
С природою я мыслил состязаться;
Пересоздать небесные светила,
Луну и солнце с неба перенесть
На полотно. И кистью исполинской
Хаос, и тьму, и ад изобразить
На диво, страх и трепет человеку!..
Я мыслил сжать в одно произведенье
Громадное — все божии миры!..
(Немного погодя)
Искусства царь, в регалиях моих
Я плавал бы над миром изумленным,
И на меня в немом благоговеньи
Смотрели б очи тысячи людей…
И голос мой тогда бы с высоты,
Подобно грому божьему, раздался:
О люди, на колени!.. Не предо мною, люди,—
Пред искусством! ……
…….А ныне что я?
(Приближает к себе бутылку с вином и, указывая на нее)
Вот что теперь единственный мой друг,
Единственное благо мне дающий,—
Забвение…
                 (Пьет.)
                          Как сладко в душу льется
Живительный и пурпуровый сок!
Как весело мечтается и пьется!..
(Выпивает залпом несколько стаканов вина и по некотором молчании)
Что вижу я?.. Окрест меня собрались
Архистратиги дивные искусства,
Великие!.. Так точно, это он,
Божественный творец «Преображенья»,
И он, создатель «Страшного суда» —
Сей строгий и суровый Бонаротти…
Вот нежный, утонченный Гвидо Рени…
Страдалец вдохновенный Цампиери —
Мой гениальный тезка — также здесь…
                    (Еще пьет.)
И все они с любовью и с почтеньем
Торжественно взирают на меня
И говорят: «Достойный наш собрат!
Наполнив наши кубки золотые,
Мы чокнемся во здравие искусства,
Обнимемся — и вместе в путь пойдем
К сияющему храму вечной славы…
Мы гении, мы высшие земли!
Во храме том мы с гордостью воссядем
На благовонных ла́вровых венках,
Амврозией хвалений упиваясь,
И будем трактовать лишь об искусстве,
Зане другая речь нам неприлична…»

^{Долгое молчание.}