Поезд на рассвете

Юрка встал и вернулся к матери, сел у гроба. В той же позе — согбенная спина, руки на коленях — застал старуху. Рядом с нею сидела Ирина Ивановна. А в спальне храпел Сердюк… Начало светать. Сердюк поднялся, пошел на кухню, хлебнул водки, — брякнула бутылка о стакан, — и завалился опять.

— Горе мое, горе! — приглушенным возгласом проводила брата Ирина Ивановна и безнадежно покачала головой. — Ни стыда, ни совести… ни души. Что за человек? Страх берет.

— Не замай его, дочка. Не надо ругаться в такой день… Господь ему судья, — примирительно сказала старуха.

— Да я и не ругаю. Бесполезно. Его не переделаешь. Такой уродился, таким и останется.

— Все ответим перед господом за грехи свои, — подняла старуха морщинистый перст-сучок. — Никто не уйдет от кары.

Замолчали обе. Каждая думала о своем.

— Юра, перекусил бы чем-нибудь. Ты же со вчерашнего ничего не ел, — вспомнила Ирина Ивановна. — Разве так можно?

— Потом… Сейчас не хочу, — отказался Юрка.

Когда совсем рассвело, он надел шапку, вышел во двор. И поежился от стужи: день народился без солнца — смурый, неприветливый, такой же, как был накануне, только еще холоднее. Оголодав за ночь, липли к дому воробьи — шарили по снегу, искали, чем бы душу согреть. Учуял Юрку закрытый в сарае Дозор. Дернул цепь, когтями поскреб дверь, заскулил, а потом протяжно завыл.

На веранду вышел Сердюк. Прокашлялся. Выглянул во двор. Серый, опухший был отчим.

— Цыть, дурило! — прикрикнул на собаку. — Я тебе повою… лопатой по загривку.

Заодно обругал и холодную погоду. Сплюнул на снег, закурил. Не обращая внимания на Юрку, открыл калитку, обе половины ворот, и ушел в дом…

Краткими, как вздох, показались Юрке те полдня. И за все это время ему не дали побыть у гроба одному. Прямо с утра к ним пошли люди: соседи, материны сотрудницы из мастерской, сослуживцы и подруги Ирины Ивановны, знакомые Сердюка. Многих Юрка видел впервые. Он и не предполагал, что столько людей знают мать… Пришел Юркин класс — восьмой «а» — со своим руководителем Галиной Федоровной, суровой седой женщиной, фронтовичкой, у которой на войне погибли муж и сын; в школе она преподавала литературу. Галина Федоровна не сказала Юрке ни слова, только положила руку ему на плечо и стояла рядом с ним, перед гробом. Посерьезнели мальчишки. Девочки жались к стенам и плакали, пряча лица за спинами друг дружки…

Потом стало очень тихо.

— Пора, — проговорил кто-то в прихожей. — Пора выносить… Кони давно во дворе.

«Всё! — пронзило Юрку. — Сейчас понесут… и все». Юрка задержал дыхание, закусил губы… Но уже ничего не мог с собой поделать. Слезы побежали по его щекам. Он склонился над гробом, в последний раз погладил руки, волосы матери… прижался щекой к ее застылому лбу…

Гроб вынесли из дома.

У порога стояли широкие приземистые сани. Они были запряжены парой вороных. Сани закрыли ковром. Поставили на них гроб. Рядом положили крышку.

Кони пошли со двора…

На той же неделе, через два дня после похорон, Юрка освободился от сердюковской опеки. Собрал свои да материны вещи — только то, что они нажили раньше, до Сердюка, — и ушел. Ирина Ивановна уговаривала остаться у них, ну не насовсем — хотя бы до конца учебного года, однако в искренность ее слов Юрка не верил, тем более что сам-то Сердюк помалкивал. Юрка не согласился. Он ушел к школьному товарищу — на короткое время, пока устроится работать и получит общежитие.

Когда классный руководитель Галина Федоровна узнала об этом, она пригласила Юрку к себе домой. Стала угощать чаем и понемногу расспрашивать, как он думает жить дальше. Выслушав его, сказала:

— Бросать учебу, Юра, я бы тебе не советовала. А жить ты бы мог и у меня. Столько, сколько тебе будет нужно. Ты же видишь — я ведь тоже одна… и мне частенько бывает несладко. Ты это понимаешь.

Юрка не знал, как ей ответить, чтобы случайно не обидеть. Он стеснялся учительницы, он никогда бы не посмел обременить ее лишними хлопотами, заботами о нем, и уж совсем недопустимым, позорным представлялось ему положение иждивенца, нахлебника Галины Федоровны.

— Спасибо вам большое, — сказал Юрка. — Но я уже все обдумал… и решил. Пойду работать… А учебу не брошу, честное слово. Буду ходить в вечернюю.

— А ты все-таки еще подумай, не торопись. В таких делах торопиться не нужно, поверь мне… Если же ты хочешь побыстрее стать самостоятельным, то, может быть, лучше сначала поступить в ремесленное училище? Получишь специальность — вот тогда и работай. Понравится специальность — совершенствуйся дальше, иди в техникум, институт… Не думал об этом?

— Нет… про ремесленное как-то не подумал, — устыдился Юрка своей неосведомленности.

— А оно тем и хорошо, что быстро дает в руки дело, специальность. Без квалификации куда ты сейчас пойдешь?

— На стройку, разнорабочим, — был у Юрки готов ответ.