Поезд на рассвете

Наконец, казан сняли с огня. Перед куренем, на приземистом столике, тетка Пелагея разложила желтые, точно восковые, кочаны, выхватывая их вилкой из кипятка. От кукурузы шел парок и растекался сладковатый дух пареного зерна. Грызть кочаны надо сразу, пока не остыли и не задубели; и все едоки облепили столик. Поспел к этому моменту и Володя. Похвалился ножиком-складнем: только что ему солдаты подарили.

— Небось выменял? — позавидовал брату Ванька.

— Да говорю же — солдаты дали.

— За так, без всего?

— Дали и все, — улыбался Володя. — Бери, говорят, в хозяйстве ножик никогда не лишний.

Нож был походный, с простой деревянной колодкой, медным кольцом и на шнурке, — чтобы для верности к поясу крепить.

— Работать пойду — сгодится, — сказал Володя и, ни от кого не тая, положил нож на стол.

— На какую работу собрался? — спросила тетка Пелагея.

— На любую. Мало в селе работы?

— А учеба, сынок? Школу, може, скоро откроют. А хата наша? В курене не назимуешь. Хату надо чистить, обмазывать, накрывать.

— Хата — само собой, — по-хозяйски рассудил Володя. — Хату укроем, доведем до порядку.

Ванька первым расправился с кочаном, подскочил, размахнулся.

— Огонь! — и запустил кочерыжку по-над вишнями, на улицу.

Мимо двора прошел солдатский строй.

— Отак де-то и наши идут, — покачала вслед им головой тетка Пелагея. — Храни вас господь, сынки.

Матери долго молчали. И дети притихли, глядя на них, переживая общую тревогу за своих отцов. До Ваньки только, кажется, ничего не дошло.

— Огонь! — с тем же неуместным азартом швырнул он очередную кочерыжку. Заглянул в казан и обиженно надулся: — А больше нема кукурузы? Я еще хочу-у.

— Иван! — легонько щелкнула его тетка Пелагея. — Совести у тебя нету. В кого ты такой удался?

Баба Хивря недоуменно охнула:

— Господи, ну бурьян бурьяном растет. За войну они зовсим перестали слухаться. Хоч кол на голове теши.

— Батько прийдет — возьмется за него, — припугнула Ваньку тетка Пелагея.

— Батько ще когда прийдет? А ты зараз берись, пока не поздно.

Далеко за горизонтом загремело: там, куда покатился фронт, шли непрерывные бои. Над степью — в вышине, среди белесых облаков, — блуждал тяжелый гул самолетов, и непросто было понять, наши летят или чужие.

Слушая этот гул и тяжелые раскаты, стали устраиваться в курене на ночлег. Тетка Пелагея с матерью принесли соломы, расстелили, притоптали ее, закрыли старыми одеялами, вход завесили рядном, — и получилось прямо здорово. Володьке, Ваньке и Юрке отвели место в глубине куреня. Матери, баба Хивря легли с краю, у входа; между ними пригрелась Дуняша. Под камышовым кровом было затишно, свежо, и пахло речкой. Юрка вспомнил небольшой плес, у берега которого они днем резали серпами камыш для куреня, не утерпел и спросил Володю:

— На речку будем ходить?

— Зачем? Осень уже, вода холодная.

— Не купаться. Бубырей ловить.

— А крючок есть? — поинтересовался Володя.

— Нету. Был, да потерялся, когда хата сгорела.

— И у меня нету… Завтра попробуем сами сделать. Из иголки.

В ночную степь через Устиновку шли войска. Устало всхрапывали моторы, постукивали повозки, лязгало железо; иногда раздавалась приглушенная команда — и множество ног, подчиняясь приказу, ускоряло шаг. Всё подавив мощным ревом, прогрохотали танки. Следом опять потянулась пехота, поспешая к передовой.

— Сколько же их туда идет! — пожалела мать бойцов.

— Идет много, та не все вернутся, — приглушенно отозвалась тетка Пелагея. — Складут головы соколы — и слез не хватит по ним плакать.

Бабка Хивря зашуршала в темноте одеялом — должно быть, крестилась.

— Береги их, господи, — приговаривала она, — во веки веков…

— Ты, бабушка, не бойся, — утешила ее Дуняша. — Нашего татку не убьют. Живой он прийдет.

И Юрка думал так же, как Дуняша: его отца тоже никогда не убьют. Не могут убить. Он сильнее фашистов. Он выживет и вернется.

— А книжки мои сгорели, — вспомнил Володя. — Все до одной.

— И «Кобзарь»? — огорчился Юрка.

— И «Кобзарь».

Они молча пожалели об утрате… Володя сказал:

— После войны новые куплю! И тебя читать научу. Не умеешь? Пора приучаться.

— Буду приучаться, — обещал Юрка.

Они не забыли уговор и на другой же день собрались было рыбачить. Володя выпросил у бабы Хиври иголку, раскалил ее на огне, согнул щипцами — и получился какой ни есть, но все же крючок. Нашли и нитки. Осталось накопать червей да вырезать удилище из вербы, — как вдруг пришла растревоженная тетка Пелагея и объявила, что сегодня женщина с того берега переходила речку, наступила на мину и ей перебило ноги. Сразу припомнили: и точно, утром был какой-то взрыв, да на него не обратили внимания. Бухало в эти дни часто в разных сторонах. Увидев ребячьи приготовления, тетка Пелагея разом охладила рыбацкий пыл?

— Отакая беда. А вы — со своими удочками. Киньте их, и со двора никуды. Проживем без ваших бубырей… И никаких мне, Володька, разговоров.

Но Юркина мать немного их обнадежила:

— Этими днями саперы проверят речку, понаходят мины — тогда и пойдете. А сейчас дома есть работа. Будете нам помогать.