Поезд на Солнечный берег

Филипп спешил на свидание и очень настойчиво попросил своего нового друга ничего не предпринимать насчет Сутягина, на что Человек без лица благодушно заметил, что сейчас он завален работой, но, конечно, как только освободится, разберется с делами Фаэтона.

— Я не хочу, чтобы кто-то пострадал, — заметил на это Филипп.

— А никто и не будет страдать, — прогнусавил Призрак, сплевывая сквозь зубы. — Почти. Что-что, а уж за это я могу поручиться.

— Зачем вам это надо? — спросил Филипп напрямик.

Человек без лица остановился и поглядел на него своими загадочными черными глазами без блеска.

— Ты неблагодарен, — изрек он. — Но у меня доброе сердце, и я тебя прощаю.

— Дело в том, — пояснил Филипп, — что я знаю этого человека. Я должен сам с ним поговорить.

Впрочем, у юноши не было никакой уверенности, что Сутягин захочет с ним говорить. По рассеянности он проглотил кайфорин вместо кошмарина и босиком отправился к себе в спальню. Это была уютная комната с закругленными углами, где не было ни одной прямой линии. Пол был в черно-белую овальную клетку, а калейдоскопический потолок состоял из 1999 фрагментов, образовывавших никогда не повторяющиеся картины. Филипп лег в кровать, пожелавшую ему сладких снов и справившуюся, не слишком ли жестка подушка, ровно ли уложена простыня и не тяжелое ли одеяло. Филипп ответил, что все в порядке, и стал смотреть в потолок, где очень медленно извивались языки огня. Глаза его сами собой закрылись, и он уснул.

Вечером он встал и, как всегда, выпустил Лаэрта. Вампир явно чувствовал себя неважно.

— Как вы, хозяин? — еле ворочая языком, спросил он.

— Отвратительно, — признался Филипп, — всю ночь снился один оголтелый секс. Наверное, я проглотил не ту таблетку, и мне достались мечты импотента.

— А мне снилось, что я вою на луну, — расстроился Лаэрт. — Наверное, это шуба виновата.

— А может, это и не шуба никакая.

— А что?

— Я вот подумал, — с расстановкой сказал Филипп, — может, это был оборотень?

Лаэрт завыл от отчаяния.

— Ничего страшного, — сказал Филипп. — Кстати, что у тебя с головой?

Лаэрт взялся двумя лапами за хвост, потом за ногу и, наконец, чертыхнувшись, ощупал голову. На ней местами пробивалась щетина. Лаэрт позеленел. Он подлетел к зеркалу: и точно, это была собачья шерсть. Тут с Лаэртом что-то произошло: он упал в обморок и очнулся только тогда, когда Филипп щедро побрызгал на него святой водой.

— Все в порядке, — прошептал обессилевший вампир, — мне только надо… надо немного передохнуть. О-о!

Филипп удалился в гостиную и стал названивать Гаргулье, чтобы спросить у него, что, собственно, делать в столь экстремальной ситуации.

Гаргулья велел ему ждать и стал искать Пробиркина. Пробиркин посоветовал новомодный экстракт стригущего лишая от волос, а от всего остального — минералку столетней выдержки. Филипп заказал на дом то и другое, после чего отправился утешать Лаэрта.

— Я больше никогда… — плакал тот.

— Ну, не стоит, — твердил Филипп, поглаживая его по плечу.

Видеофон прозвенел: «Вас вызывает Матильда Вуглускр». Филипп молча поглядел на Лаэрта, Лаэрт молча поглядел на Филиппа.

— Я в таком виде, — хрипло пролаял Лаэрт, как бы извиняясь.

— Матильда Вуглускр, — повторил назойливый голосок видеофона.

Филипп не двигался. На душе у него было тяжело, гадко, скверно.

— Никого нет, — сообщил видеофон и отключился.

— Я понял, — сказал Лаэрт. — Вы ее больше не любите. Это правда?

Вместо ответа Филипп надел куртку-хамелеон. Лаэрт тяжело вздохнул. Фаэтон отправился к двери, но на пороге замешкался и вернулся в гостиную. Зеркало было пусто и темно.

— Я больше не люблю Матильду, — сказа Филипп негромко. — Так говорит Лаэрт.

Зеркало вздохнуло.

— Почему? — печально спросило оно. — Ведь все было так хорошо.

— А будет еще лучше, — заверил Филипп. — Потому что я люблю Аду.

— А Матильда? Как же она?

— Мне все равно, — отрезал Филипп, — и потом, она достаточно богата, чтобы найти себе кого-нибудь другого.

Юноша хотел показать выдержку, но то, что он сказал, было слишком жестоко, и он сам понял это.

— Ты погибнешь, — глухо произнесло зеркало.

— Я взлечу, — возразил Филипп. — На крыльях судьбы.

— И упадешь. Тебе будет больно, Филипп.

— Я презираю тебя, — сказал юноша, уходя.

Сон девятнадцатый

В лифте, инкрустированном розовым перламутром, Филипп поднимался на крышу. Мысль о Матильде не давала ему покоя, но он твердо решил отогнать ее от себя. Он встряхнул головой, отчего непокорные волосы упали на лоб, дерзко посмотрел на себя в зеркальную стену лифта и громко запел последний хит сезона, «Какофонический гипертонический марш». Уже на выходе он столкнулся с каким-то джентльменом смутно знакомого вида и не сразу признал в нем кота Амадея. На коте был черный фрак, накрахмаленная манишка, белые туфли и белые же перчатки.

— Добрый вечер, — сказал Амадей.

— Добрый, — согласился Филипп. — Что это вы тут делаете?

— Жду эту собаку, мою хозяйку, чтобы вывести ее погулять, — ответил кот, одергивая перчатки на лапах.

— Надо же! — удивился Филипп. — А я думал, что все как раз наоборот.