Поезд убийц

— Каждый раз, когда я начинаю думать о моей жене, мне кажется, будто я упал в какую-то темную тесную яму в земле. Я представляю ее скитающейся без цели в абсолютно черной пустыне. Она там совсем одна, она не может позвать на помощь или ответить мне, когда я зову ее, — слепая, испуганная, обреченная на вечные блуждания в темноте, и я ничего не могу сделать, чтобы спасти ее. Я не могу ее отыскать, и иногда мне кажется, что я могу случайно отвлечься и забыть о ней совсем. И она останется совсем одна в этой ночи — у нее не будет ничего, кроме ее бездонной печали…

— Говоришь ты так мудрено, что тебя не всегда можно понять, но человек ты хороший, учитель, — говорит мужчина. — Решено, мы обязательно отправим Ватару учиться к тебе на курсы. — Если он и шутит, то лишь отчасти. — Дай мне свою визитку.

Судзуки тотчас услужливо тянется к карману своего пиджака, потом смущенно смеется:

— Ох, я ведь оставил все свои вещи на другом месте. И все конфеты, которые я купил! — Он вдруг кажется беззаботным студентом университета. — Нужно забрать их, пока мы не приехали в Мориока. — Он поднимается. — Я ведь еду навестить родителей моей жены впервые после ее смерти. Мне потребовалось так много времени, прежде чем я почувствовал себя готовым с ними увидеться…

— Э-э, понятное дело. Но хорошо, что ты все-таки собрался, — несмотря на то что Сигэру Кимура произносит это грубоватым тоном, он очевидно рад, что воссоединение семьи все же состоится.

Судзуки уходит в сторону задних вагонов синкансэна.

— Ну что, ты доволен? — обращается мужчина к школьнику. — Этот ответ был для тебя достаточно хорош? Как по мне, так каждый сам за себя решает, убивать ему или не убивать, так что я с мнением учителя не могу согласиться. Но все же говорил он, на мой взгляд, убедительно. Так что ты думаешь?

Какой-то яркий отсвет вспыхивает в глазах мальчика. Нанао пытается понять, что это может быть — он злится или просто впечатлен; но прежде, чем ему удается определиться, выражение лица ребенка возвращается к нормальному — все напряжение исчезает, как будто из воздушного шарика вышел весь воздух.

— Нет, этот ответ не показался мне особенно осмысленным. Я был им разочарован. — Его напряжение, может быть, и ушло, но в голосе определенно скрыты шипы.

— О, поглядите-ка на него, он расстроен… Так тебе и надо. Надоело уже это его отношение ко всему и всем, будто он все насквозь видит, — голос мужчины звучит громко и уверенно, и он снова достает свой пистолет. — Слушай сюда, школьник, я тоже тебя кое-чему научу.

— Да, и чему же?

— Этот вопрос, который ты задал. Когда мне было лет десять, я тоже спрашивал о подобных вещах.

Женщина рядом с ним сдержанно смеется, не размыкая губ.

— Ты-то думаешь, что очень умный, вот только все задают одни и те же вопросы, когда они молоды и глупы. «Почему нельзя убивать людей?» — дети спрашивают об этом лишь для того, чтобы поставить в тупик взрослых. Они спрашивают: «Если мы и так умрем, какой смысл в том, чтобы жить?» — и считают, что это так философски, как будто они — единственные, кому когда-либо приходила в голову эта мысль. Выглядит так, будто ты хвастаешься перед нами тем, что заболел корью. Да мы уже давным-давно ею переболели, когда были в твоем возрасте. Нашел тоже причину, чтобы нос задирать.

— Я согласна, — говорит женщина. — Мне не нравятся дети, которые хвастаются тем, что не плачут, когда смотрят грустные фильмы. Потому что никто не плачет над фильмами, когда он молод. А с возрастом все становятся сентиментальными, это естественно. Я никогда не плакала над фильмами в молодости. Так что, если кто-нибудь хочет похвастаться своей выдержкой, пусть делает это, перешагнув порог шестидесятилетия… Ох, простите, я не собиралась начинать проповедовать. — Она дотрагивается кончиками пальцев до угла рта, а затем с улыбкой делает вид, что застегивает рот на молнию.

Ее жест напоминает Нанао о молнии рюкзака. Он опускает на него глаза и обнаруживает, что рюкзак все еще открыт. В нем виднеется пистолет.

«Все же я должен им воспользоваться. Только нужно дождаться удобного момента». Он сосредотачивается.

Но в эту секунду Принц вдруг склоняет голову и говорит жалостным тоном:

— Дедуля, бабуля, пожалуйста, простите меня…

Принц

Он просто в ярости, и само это ощущение злит его еще сильнее. Судзуки не разговаривал с Принцем свысока, но весь его идеально логически выстроенный ответ больше всего напоминал притчу, и это вызывает у Принца неожиданное инстинктивное отторжение — почти физиологическое. Как будто он увидел насекомое с множеством шевелящихся ног или растение неестественно яркого оттенка. А слышать, как эта пожилая пара хвалится годами своего опыта и накопленной мудростью, просто невыносимо и окончательно выводит его из себя.

Принц делает глубокий вдох, чтобы немного успокоиться и обуздать свой гнев.

— Простите меня, — говорит он. — На самом деле, дедуля и бабуля, для вашего внука уже слишком поздно. С ним случилась ужасная вещь.

Наконец-то настало время сказать им. Мужчина и женщина совершенно неподвижны.