Затаился поневоле:
Днем, погони опасаясь,
Не посмел я выйти в поле.
Возвратившись на дорогу,
Снова я залег в тростник,
Но врагу не пожелаю
Новых горестей моих:
Комаров взметнулась туча
Надо мною в тот же миг,
И закрылся я руками,
Задыхаясь в гуще их.
И сказал я, комарами
Доведен до исступленья:
«Ухожу я, кто б там ни был,
Больше нет во мне терпенья!»
И вскочил, и быстрым шагом
Устремился я в селенье.
И гумно, где молотили,
Я заметил в отдаленье.
Словно званый гость, внезапно
На гумне я появился.
Окружив меня толпою,
На меня народ дивился.
У любого под рубахой
Крестик маленький светился.
Медный крестик лобызая,
Трижды я перекрестился.
«Лазарь, дай-ка парню хлеба!» —
Кто-то, сжалившись, сказал.
Слово «хлеб» заслышав ухом,
Я, как лист, затрепетал,
Закачался на ногах я,
Пошатнулся, застонал
И, как рухнувшее зданье,
Обессиленный, упал.
Слово «хлеб» я знал по-русски,
Слышал я его и ране.
Услыхав его, я понял,
Что на русской я окрайне.
И душа, забыв о муке,
Погрузилась в ликованье,
И, как сноп, я там на землю
Повалился без сознанья.
Был казак в селенье этом,
Мне ниспосланный судьбою.
Как родной отец за сыном,
Он ухаживал за мною.
Обнял он меня с любовью,
Оросил мне грудь слезою,
Толмача Январу-пшава
Разыскал, привел с собою.
Повезли меня за речку,
В храм господень привели,
Дали мне святым иконам
Поклониться до земли.
К старшине потом позвали,
Расспросили, как могли:
Кто такой, зачем скитаюсь
От отечества вдали.
Расскажу теперь я вкратце,
Как я с Тереком расстался.
Прибыл я в Сулак сначала,
В Астрахань потом подался.
С Волги я к царю Вахтангу
До Москвы с трудом добрался.
Царь с царевичем Бакаром
Там у русских укрывался.
Был начальником я сделан
У Вахтанга в арсенале,
Дай вам боже справить пасху
Так, как мы ее справляли!
Состязались в пенье, в пляске,
Вирши взапуски писали,
Под веселый звон цимбалов
До рассвета пировали.
Виршеплет Джавахишвили
Там соперником мне стал.
Словно деревцо кривое,
Был тщедушен он и мал.
Каждый стих мой, как репейник,
В хвост бедняге попадал,
И не раз, пища в досаде,
Шапку наземь он кидал.
ЗУБОВКА
Я из Зубовки однажды к дому возвращался
И с красоткой чернобровой в поле повстречался.
На лице ее прекрасном родинка чернела,
Красота ее внезапно сердцем овладела!
Я спросил ее: «О солнце, держишь путь куда ты?
Из какого ты селенья, из какой ты хаты?
Я узрел тебя, и сердце стало словно камень,
Окропи меня водою, жжет меня твой пламень!»
Осерчав, она сказала: «Грех тебе, злодею!
Как просить ты смеешь, чтобы стала я твоею!
С соловьем любиться розе, не с тобой, вороной!»
Слыша это, я заплакал, в сердце уязвленный.
И она сказала снова: «Прочь, отстань, прошу я!
Не хочу тебя, другому здесь принадлежу я.
Мой супруг тебя красивей, мужественней с виду»,—
Обезумел я, почуяв горькую обиду.
А она: «Ни слова больше! Отцепись, проклятый!» —
И ударила, ругая, палкой суковатой.
Покачнулся и упал я, потеряв сознанье,
И она передо мною встала, как сиянье.
Пожалела, наклонилась и взяла за руку:
«И за что ты, неразумный, принимаешь муку?»
Я сказал: «Из-за тебя я разума лишился,
Не обласканный тобою, с жизнью распростился!»
И красавица с улыбкой ласково сказала:
«Если нас с тобой увидят, худо бы не стало.
Встань, пойдем, пора вернуться каждому до дому,
Будешь здесь, так снова выйду я к тебе, дурному».
И ушла она, пропала, чудо черноброво,
Лишь оставила на память ласковое слово.
С той поры я, раб влюбленный, все гляжу на поле,
Лишь пришла бы, ничего я не желаю боле.
«Я приду»,— она сказала. Полный ожиданья,
Не могу в тоске по милой я сдержать рыданья.
В час кончины одинокой не она, так кто же
Дверь в загробное селенье мне откроет, боже?
Послужить моей любимой жажду я, унылый.
Переполненное сердце вечно жаждет милой.
У нее в руках, я знаю, чтобы жил и впредь я,
Есть и хлеб существованья, и вода бессмертья.
Дай мне, боже, только ею жить в годины эти!
Разве есть еще другая, лучшая, на свете?
За меня она, я знаю, вытерпела муки,
Вижу лик ее обмерший, связанные руки.
Где теперь ты, дорогая? Отзовись скорее!
Ты была мне в целом мире всех людей роднее.
Я в аду тебя не вижу, ты в стране господней,
Так возьми ж меня с собою прочь из преисподней!
Я в аду тебя не вижу, ты в стране господней,
Так возьми ж меня с собою прочь из преисподней!
Так возьми ж меня с собою прочь из преисподней!
* * *
Одна красотка, встретившись со мною,
Зажгла меня «Веселою весною».
Российской песни сила
Мне сердце опалила
Томительным огнем!
С тех пор горю я, и никто на свете
Омыть водой не хочет раны эти.
О боже, для защиты
Меха с водой пошли ты
Страдальцу твоему!
Дай мне прозреть, незрячему невежде,
Чтоб шел я в путь, узнав дорогу прежде.
Пошли мне вдохновенье,
Чтоб я свое творенье
Исправно завершил!
ЗАВЕЩАНИЕ ДАВИДА ГУРАМИШВИЛИ
Не хочу я больше лиры и свирели,
Уж не в силах петь я, как я пел доселе.
Повернулся лживый мир ко мне спиною,
Ничего мне не дал, что сулил весною.
Не простил грехов мне он в великом гневе,
Иссушил мне корни, листья сжег на древе.
Стал я одинокий, сирый, нелюдимый,
Ближними забытый, брошенный любимой.
Сердце словно уголь стало от печали,