Я жалею девушку Полю. ЖалеюЗа любовь осторожную: «Чтоб не в плену б!»За: «Мы мало знакомы, не надо, не смею...»За ладонь, отделившую губы от губ.Вам казался он: летом — слишком двадцатилетним,Осенью — рыжим, как листва на опушке,Зимой, на морозе, является в летнем,А весною — были веснушки.А когда он поднял автомат,— вы слышите? —Когда он вышел, дерзкий, такой, как в школе,Вы на фронт прислали ему платок вышитый,Вышив: «Моему Коле!»У нас у всех были платки поименные,Но ведь мы не могли узнать двадцатью зимами,Что когда на войну уходят безнадежно влюбленные,—Назад приходят любимыми.Это все пустяки, Николай, если б не плакали.Но живые никак представить не могут:Как это, когда пулеметы такали,Не жить? Не слушать тревогу?Белым пятном на снегу выделяться,Руки не перележать и встать не силиться,Не видеть, как чернильные пятна повыступили на пальцах,Не обрадоваться, что веснушки сошли с лица?!Я бы всем запретил охать.Губы сжав — живи! Плакать нельзя!Не позволю в своем присутствии плохоОтзываться о жизни, за которую гибли друзья.Николай!С каждым годом он будет моложе меня, заметней,Постараются годы мою беспечность стереть.Он останется слишком двадцатилетним,Слишком юным для того, чтоб стареть.И хотя я сам видел, как вьюжный ветер, воя,Волосы рыжие на кулаки наматывал,Невозможно отвыкнуть выискивать виноватого,Как нельзя отказаться от движения вместе с Землею.Мы суровеем,Друзьям улыбаемся сжатыми ртами,Мы не пишем записок девочкам, не поджидаем ответа...А если бы в марте, тогда, мы поменялись местами.Он сейчас обо мне написал бы вот это.1940—1945