Поэзия Приморских Альп. Рассказы И. А. Бунина 1920-х годов

Внимание к жизни… охватило бы… в неделимом настоящем всю прошлую историю сознательной личности… как нечто такое, что есть разом и непрерывно настоящее и непрерывно движущееся: такова… мелодия, воспринимаемая как неделимое, и составляющая с одного конца до другого непрекращающееся настоящее, хотя это постоянство не имеет ничего общего с неизменностью, как и эта неделимость с мгновенностью[341].

Читая статью Эйхенбаума о Бергсоне, можно прийти к выводу о том, что «неподвижная история» не имеет ничего общего с неизменностью, она предполагает изменения внутри единого потока, которые имеют характер глубинных динамических процессов.

Для настоящего времени, как оно видится Франку, подойдут метафоры сна – психического состояния, обладающего высокой временной потенциальностью. Как и сон, настоящее дается в своем непосредственном содержании, но не может быть описано, «схвачено», запечатлено, поскольку в описании оно становится прошлым[342]. Не имея возможности охватить, осмыслить настоящее вне схемы прошлого, познание, тем не менее, не игнорирует его, а все-таки пытается удержать и воссоздать, зафиксировать, почувствовать «иное», непостижимое, не схватываемое рациональной схемой. Таким образом, временной поток, устремленный к конечной цели (смерти, эсхатону), в непостижимом настоящем получает глубинную неисчерпаемость и бесконечность. Мгновение как бы останавливается, и происходит это в момент «познания», религиозного опыта (у Франка), в момент эстетического впечатления (у Эйхенбаума).

Все явно данное, – пишет С. Л. Франк, – логически-отчетливо фиксированное конечно – уже потому, что в качестве некоего «такого», «этого» оно имеет грань, отделяющую его от иного, или, точнее, конституируется этой гранью. Но оно всегда есть часть чего-то иного; и это иное – либо данное лишь смутно и неотчетливо, либо совсем не данное, а присутствующее именно в качестве неизвестного, – бесконечно; ибо «иное» здесь значит «все иное», а это последнее понятие имеет своим конституирующим признаком неисчерпаемость[343].

Акцент на неисчерпаемом настоящем, на «неподвижном» лишает время линейности, последовательности, каузальности, а пространство рядоположенности. Следствием этого становится полное расхождение социально-исторического, «хронологического», конечного времени с другим временем, временем «неисчерпаемым», «бесконечным», «неопределенным»[344]. «Неопределенное», «неисчерпаемое» время обнажает «непостижимое» в процессе познания для Франка, а для формалистов становится аналогом художественных форм с присущей им временной потенциальностью[345]. У Франка образы потенциального времени-пространства, бесконечного времени-океана, омывающего крошечный островок истории и хронологии, почти буквально совпадают с образами «темного настоящего» Эйхенбаума (см. статью о Тютчеве). Позволим себе еще одну цитату из «Непостижимого»: «Это не значит, что наше сознание актуально объемлет бесконечность; это было бы так, только если бы мы могли отчетливо обозреть всю полноту содержания бесконечности. Но наше сознание потенциально объемлет бесконечность, что именно и означает, что бесконечность присутствует в нем или для него как темная, нераскрытая, непрозрачная бесконечность»[346]. Возможно, подобным образом в письмах Тютчева Эйхенбаум ловит настроения «недоверия к существованию того, что скрылось от глаз»[347] и испуг, порожденный исчезающим и разрушающимся. Поэзия Тютчева названа Эйхенбаумом «борьбой с пространством и временем»[348], а, по слову другого филолога, она играет роль «противосейсмического устройства»[349].