Поэзия Приморских Альп. Рассказы И. А. Бунина 1920-х годов

Революционно-исторические аспекты представляют для Бунина важнейшую сторону общей апокалипсической темы, которая, конечно, не всегда, но часто мотивирована именно исторически.

«Бессердечие к плоти»:
Аглая, старец Родион

В том же, 1916 г., о котором Бунин вспоминает в своем революционном дневнике, создан рассказ «Аглая». Наряду с «Господином из Сан-Франциско», «Огнем пожирающим» и «Железной шерстью» из «Темных аллей», «Аглая» входит в ряд самых трагических бунинских аллегорий истории, и «огненная» семантика играет немаловажную роль и в этом тексте.

«Аглая» представляет собой стилистический эксперимент по соединению житийной, библейской топики с фольклорными формами, рассказ можно было бы назвать псевдожитием с языческой подосновой. Житийное начало весьма сильно, оно вводится в текст посредством описания агиографической «библиотеки»: кратко, эскизно, ритмично, со свободными поэтическими вкраплениями в «Аглае» «цитируется» почти два десятка рассказов о святых, которые читает Анне ее сестра Катерина. Библиотека – это постоянная тема прозы Бунина, часто возрастающая до самостоятельного сюжета: чтение Катерины рассекает и замедляет основной сюжет рассказа, касающийся Анны, но при этом историю героини заменяет сгущенная, концентрированная история ее страны. Страна сначала не названа («В миру, в той лесной деревне (4; 361) – так начинается рассказ), но постепенно затерянное сказочное «царство» преображается в обширную Россию с ее дремучими лесами, озерами и реками (Сухною, Мстой), снегами и безлюдностью[215]. На страницах рассказа мы встречаем много святых, отшельников, молящихся, паломников и юродов, он обильно населен также лесными зверями и нечистью; никого другого в этих неведомых местах нет[216]. Создавая «Аглаю», писатель пользуется подлинными сведениями русской агиографии, более того, Катерина читает жития в соответствии с церковным календарем (в рассказе подряд упомянуты Киево-Печерские святые Ближних пещер – Матфей Прозорливый, Марк Гробокопатель, Исаакий Затворник: их память свершается 28 сентября)[217]. Между тем мы прослеживаем, разумеется, не подлинную русскую историю святости (куда по логике текста должна быть вписана вымышленная героиня – Аглая), а ее бунинский, художественный извод[218].

Выборка сведений из разных агиографических источников произведена Буниным так, что текст перенасыщается эпизодами «бессердечия к плоти», «близости со Смертью» (заглавная буква передает стилизованную в житийном ключе орфографию Бунина), «свирепости», «скверны», «низкого», бесовского и звериного. Между тем светлых эпизодов, знаков любви к ближнему, обязательных для христианского сознания, герои как будто не являют. Характерно, что о темном прошлом русской церкви и русской земли Катерина говорит: «Было тогда… столь много множество божьих людей, что по церквам от писку и крику их не слыхать было Божественного пения» (курсив наш. – Е. К., 4; 369)[219]. Да и фамилия сестер – Скуратовы – не созвучна теме святости, поскольку дает беглую историческую ассоциацию с омраченным казнями временем Ивана Грозного[220] и его жесткосердного слуги Малюты[221]. Обеих сестер отличает твердость, строгость, несострадательность, безжалостность к себе и другим. Об Анне сказано: «Сразу два гроба стояло и в избе Скуратовых. Девочка не испытала ни страха, ни жалости, только навсегда запомнила тот ни на что не похожий, для живых чужой и тяжкий дух, что исходил от них» (4; 361), о Катерине – «Она правила домом, сперва вместе с мужем, взятым во двор» (4; 361), «Катерина о муже горевала, плакала; плакала и о своей бездетности. А выплакав слезы, дала обет не знать мужа. Когда муж приходил, она встречала его радостно, ладно говорила с ним о домашних делах, заботливо пересматривала его рубахи, чинила, что надо, хлопотала возле печки и была довольна, когда ему что нравилось, но спали они розно, как чужие» (4; 362).

Загадочна в своем значении и смерть героини, именем которой назван рассказ. Как и смерть Оли Мещерской в «Легком дыхании», смерть Анны-Аглаи объявляется и описывается в тексте многократно, о ней предупреждают многоступенчатые предзнаменования[222], и тем не менее первое ее упоминание довольно неожиданно, оно идет вслед за «житийными чтениями» и зимним сном Анны, а подробности открываются гораздо позже, они всплывают в истории о кончине легендарной Аглаи, а не Анны, которой она была прежде, причем, как часто это бывает у Бунина, история запечатлена молвой (рассказом скитальца). Сюжетная монтажность, возвращение прошлого в образах молвы обобщает биографию героини, а ее биография, в свою очередь, накладывается на более широкий, исторический план рассказа: Аглая и страна святых и юродивых, в которой она живет, сливаются воедино.