Поэзия Приморских Альп. Рассказы И. А. Бунина 1920-х годов

Финал «Путешествия в замок Сирей» оптимистичнее, чем финал «Несрочной весны»: у Батюшкова русские офицеры, оказавшись в замке, хотя бы на некоторое время возвращают ему прежнюю жизнь, бунинский герой путешествует по заброшенному дворцу в абсолютном одиночестве, он не может вернуть жизнь мертвой усадьбе, ему остается только самому вступить во владения смерти. Батюшков описывает руины в момент петербургского расцвета, «золотого века» русского искусства, Бунин констатирует смерть обрушившейся империи. Перечни старинных книг, описания старинных библиотек у Бунина сделаны не только со знанием всех тонкостей подобных описаний в романтической литературе, Бунин воспроизводит XIX в. почти точно, но с едва уловимыми интонациями пародии, угадывающейся в «старинных духах», в искусно выбранных или специально стилизованных витиеватых цитатах. Четверостишие «Успокой мятежный дух…» слегка пародирует пастораль просьбой «не играть во свирель»: по законам пасторального жанра игра на свирели как раз успокаивает и умиротворяет. Искаженная цитата из Сумарокова говорит о несвойственных идилии чрезмерных страстях, присущих скорее эпохе модерна: в прошлое отодвинута не только дореволюционная жизнь, но и гармония золотого века. Поэзия пушкинско-батюшковской эпохи цитируется, но ее язык не может вернуться из прошлого в своем первозданном виде, он процитирован Буниным как «музейный», мертвый язык, неуместный в эпоху катастроф, но от этого еще более ценный и недоступный.

«Несрочная весна» и «Развалины» Державина: «во славу и честь Державы Российская»

В «Путешествии…» Батюшкова вариативно умножается, распространяясь на весь текст, элегическая тема памяти о прекрасном прошлом. Замок Сирей хранит память не только о маркизе дю Шатле и Вольтере: вокруг владелицы замка смыкается целый круг других теней: ее высокородных и просвещенных родственников, знаменитых друзей, добрых слуг. Путешественник, странник, попавший в замок, тоже будто бы попадает в круг друзей, увенчанный самыми высокими именами. Несколько раз в «Путешествии…» Батюшкова упоминается и Екатерина, «лучшее украшение протекшего века». Она появляется по ассоциации с письмами Вольтера и со всей вольтеровской эпохой, и в связи со стихами Державина: «мы читали 〈…〉 оды певца Фелицы»[299].

В качестве заглавной фигуры Екатерина выведена у Бунина: «на озере остров с павильонами, где не однажды бывали пиры в честь Екатерины, посещавшей усадьбу» (5; 123). Но если у Батюшкова в центре повествования оставлена все-таки владелица замка и история ее любви к Вольтеру, то у Бунина тень Екатерины как бы замещает хозяев («И ярче и величавее всех Екатерина»), чьи имена («князья Д.»), портреты, судьбы стерты революционной стихией[300] – уничтожена сама сердцевина «музея».

Фрагмент, относящийся к Екатерине, написан у Бунина с явным наведением на Державина вообще[301] и конкретно – на очень известный текст: элегию «Развалины» с ее сочными картинами, на которых «домашняя», улыбающаяся («блистая щедростью лица»), «царскосельская» Екатерина смотрит на рдеющих в воде рыб, на собачек с завитыми кольцами хвостами:

Киприда тут средь мирт сидела,
Смеясь, глядела на людей;
На восклицающих смотрела
Поднявших крылья лебедей;
Иль на станицу сребробоких
Ей милых сердцу голубков;
Или на пестрых, краснооких
Ходящих рыб среди прудов;
Иль на собачек, ей любимых,
Хвосты несущих вверх кольцом…

У Бунина пестрое, живое державинское великолепие растворено в пейзаже, который, предваряя появление Екатерины, со всей очевидностью отсылает к стихам Державина:

…где вода прозрачна, как слеза, хотя и казалась черной, и мелькали серебром мелкие рыбки, пучили глаза какие-то зеленые тупые морды… А затем я переходил старинный каменный мост и подымался к усадьбе.

Она осталась по счастливой случайности нетронутой, неразграбленной, и в ней есть все, что обыкновенно бывало в подобных усадьбах. Есть церковь, построенная знаменитым итальянцем, есть несколько чудесных прудов; есть озеро, называемое Лебединым (5; 123).

Заставляет вспомнить эту элегию и еще один момент, – описание частицы флагманского корабля «Св. Евстафий», которая хранится в кабинете хозяина «на небольшом письменном столе». Чесменская битва, где погиб «Св. Евстафий», – та самая победа, в честь которой был поставлен памятник, которым у Державина любуется Екатерина: