Поэзия Приморских Альп. Рассказы И. А. Бунина 1920-х годов

В этом имении я бывал впоследствии много раз. Оно когда-то принадлежало нашей матери. Отец, имевший неутолимую страсть все сбывать с рук, давно продал и прожил его. После смерти нового владельца оно перешло к какой-то «кавалерственной даме», жившей в Москве, и было заброшено: земля сдавалась мужикам, а усадьба предоставлена воле Божей. И часто, проезжая мимо нее по большой дороге, от которой она была в какой-нибудь версте, я сворачивал, ехал по широкой дубовой аллее, ведущей к ней, въезжал на просторный двор, оставлял лошадь возле конюшен, шел к дому… Сколько заброшенных поместий, запущенных садов в русской литературе, и с какой любовью всегда описывались они! В силу чего русской душе так мило, так отрадно запустенье, глушь, распад? Я шел к дому, проходил в сад, поднимавшийся за домом… Конюшни, людские избы, амбары и прочие службы, раскинутые вокруг пустынного двора – все было огромно, серо, все разрушалось и дичало, как дичали, зарастали бурьяном, кустарником и огороды, гумна, простиравшиеся за ними и сливавшиеся с полем. Деревянный дом, обшитый серым тесом, конечно, гнил, ветшал, с каждым годом делаясь все пленительнее, и особенно любил я заглядывать в его окна с мелкорешетчатыми рамами…. Как передать те чувства, что испытываешь в такие минуты, когда как бы воровски, кощунственно заглядываешь в старый, пустой дом, в безмолвное и таинственное святилище его давней, исчезнувшей жизни… (6; 86).

Любование мертвой усадьбой очень похоже на более поздние кладбищенские фрагменты Бунина, например на рассказ «Часовня» из «Темных аллей», где через оконце часовни, снаружи, дети разглядывают мертвецов (в «Жизни Арсеньева» герой через окно снаружи разглядывает мертвый, необитаемый дом):

Дети из усадьбы, сидя под часовней на корточках, зоркими глазами заглядывают в узкое и длинное разбитое окно на уровне земли. Там ничего не видно, оттуда только холодно дует. Везде светло и жарко, а там темно и холодно: там в железных ящиках лежат какие-то дедушки и бабушки и еще какой-то дядя, который сам себя застрелил. Все это очень интересно и удивительно: у нас тут солнце, цветы, травы, мухи, шмели, бабочки, мы можем играть, бегать, нам жутко, но весело сидеть на корточках, а они лежат там в темноте, как ночью, в толстых и холодных железных ящиках (7; 252: «Часовня», «Темные аллеи»).

Оба отрывка, из «Жизни Арсеньева» и из рассказа «Часовня», уже подготовлены описанием семейного склепа в «Несрочной весне», где намечены темы, впоследствии развитые Буниным: душевная приверженность к запустению и распаду, ощущение кровной, семейной связи времен, связи с ушедшими в небытие и зовущими к себе предками: