Погоня за матерью

- Между прочим, ты обратил внимание, что я так и не спросил тебя про записку, которую вчера вечером вручила тебе здесь эта женщина?

Я кивнул.

- Рано или поздно мне все равно пришлось бы признаться. Если бы в записке речь шла о деле, я раскололся бы сразу. Но вам я откроюсь и так. Так вот, в записке самыми обычными буквами было выведено: "Мой милый Арчи! Лиззи Борден взяла топор и сорок раз тюкнула им свою мамашу. Обожающая тебя Люси." На тот случай, если вы...

- Замолчи. - Он раскрыл книгу.

Мы до сих пор не знали, скольких мужчин ожидать сегодня на нашу холостяцкую вечеринку, и время уже клонилось к вечеру, когда Люси позвонила и сообщила, что согласие прийти дали все четверо. В шесть часов, когда Вулф спустился из оранжереи, на письменном столе его уже поджидали отпечатанные мной краткие досье:

Мануэль Аптон. Пятьдесят с хвостиком. Главный редактор "Женщины и семьи", "журнала для всех женщин", с суммарным тиражом свыше восьми миллионов экземпляров. Десять лет назад он проторил Ричарду Вэлдону путь к славе и признанию, опубликовав несколько его рассказов, а затем, хотя и по частям - два его романа. Имеет жену и трех взрослых детей. Живет в квартире на Парк-авеню.

Джулиан Хафт. Около пятидесяти. Президент издательства "Парфенон-пресс", издатель вэлдоновских романов. В течение последних пяти лет жизни Вэлдона считался одним из ближайших его друзей. Вдовец, двое взрослых детей. Живет в апартаментах в Черчилль-тауэрс.

Лео Бингэм. Около сорока. Телевизионный продюсер. С Вэлдоном был связан только личными отношениями. Старинный и закадычный друг. Холостяк. Типичный плейбой. Живет в пентхаузе на Восточной Тридцать восьмой улице.

Уиллис Кинг. Тоже около сорока. Литературный агент. Дружил с Вэлдоном почти семь лет. Первая жена умерла. Со второй развелся. Детей нет. Живет в квартире на Перри-стрит (Гринвич-виллидж).

Всякий раз, когда после ужина у нас ожидаются посетители, Вулф, встав из-за стола, сразу в кабинет не возвращается и в любимое кресло не плюхается. Он проходит в кухню, где его поджидает изготовленный по специальному заказу стул, не только способный выдержать одну седьмую тонны, но и настолько широкий, что лишь незначительные фрагменты вулфовской туши свисают по бокам.

На моей памяти был один-единственный случай, когда Вулфу было отказано в праве собственноручно подбирать мебель для своего дома. В тот раз Вулф приобрел исполинское кресло для кухни, но Фриц буквально костьми лег на его пути. Кресло доставили в дом, и Вулф утром просидел на нем целых полчаса, обсуждая с Фрицем рецепт приготовления супа из репы, однако в шесть вечера, спустившись из оранжереи, он обнаружил, что кресло исчезло. Если он когда и обсуждал пропажу с Фрицем, то разве что с глазу на глаз.

Поскольку ни один из квартета приглашенных мужчин не мог оказаться разыскиваемой нами матерью, да и причин подозревать, что один из них убийца, у меня тоже не было, я, поочередно впуская их в дом, лишь в силу привычки мысленно оценивал каждого.

Уиллис Кинг, литературный агент, пришел первым и чуть раньше назначенного часа. Он оказался высоченным и худосочным субъектом с головой огурцом и приплюснутыми ушами. Войдя в кабинет, он тут же устремился к красному креслу, но я пересадил его - красное кресло предназначалось для Лео Бингэма, телевизионного продюсера, старейшего и закадычного друга Вэлдона, который заявился следующим, точно в девять часов.

Высокий и красивый, косая сажень в плечах, он сразу ослепил меня белозубой улыбкой, которую можно было разместить на рекламном плакате.

Джулиан Хафт, издатель, пришел третьим. Совершенно лысый, но в темных очках с толстенными линзами. Фигура у него была карикатурная - вообразите себе пивной бочонок, снизу которого торчат две тонюсенькие паучьи лапки! Впечатление усиливалось из-за пиджака с набивными плечами.

А вот глядя на Мануэля Аптона, редактора "Женщины и семьи", пришедшего последним, я поразился, как он вообще добрался до нашего дома. Размером со спичечный коробок, тщедушный, сморщенный и сгорбленный, он посмотрел на меня полными скорби глазами, с трудом переводя дух после тяжелого восхождения на наше крыльцо. Сердце мое обливалось кровью от сочувствия - и как я не догадался сохранить красное кресло для этого бедолаги! Усадив его в одно из желтых кресел и убедившись, что он не испустил дух от непосильного напряжения, я уселся за свой стол и позвонил по внутреннему телефону на кухню.

Вскоре вошел Вулф. Трое из наших визитеров встали. Мануэль Аптон, которому, судя по габаритам, встать было легче, чем остальным, не шелохнулся. Вулф, который терпеть не мог здороваться за руку, попросил всех садиться, а сам прошествовал к собственному столу и, стоя, подождал, пока я представил ему гостей. К чести Вулфа, каждого из них он удостоил весьма внушительным кивком, склоняя голову едва ли не на полдюйма. Усевшись, он обвел собравшихся взглядом - раз, другой, - потом заговорил: