«Её давно нет на белом свете. Скоро, верно, и мой час пробьёт».
Верить в это не хотелось.
Но хватит, хватит воспоминаний! Заутре — ловы, долгая тряска в седле, надо отдохнуть, чтобы спина не разболелась.
Лев решительно поднялся, стряхнул с кафтана солому и распахнул дверь в каменный переход.
75.
Ветхий княжеский дворец в Галиче, возведённый без малого полтора века назад, украшенный каменной резьбой, подведённый киноварью, со столпами и гульбищами, со свинцовыми кровлями, с теремными башнями, пристроенными по углам, не раз подвергался основательным переделкам. Здесь когда-то в роскошных палатах сиживал великий Ярослав Осмомысл, позже вершил суд дед Льва, могучий десницей и умом, гордый Роман Мстиславич. Помнили стены старого дворца и венгерского воеводу Бенедикта Бора, жестокого насильника и убийцу, и надменных польских панов, и монгольское разорение, и черниговских князей Игоревичей, казнённых самовластными боярами.
Дворец со временем обрастал новыми постройками, он изобиловал крутыми кривыми спусками, узкими лабиринтами, подземельями, в которых всякий человек мог легко заблудиться, потайными дверями, ходами, глубокими нишами. И всюду веяло стариной, древностью, в переходах пахло плесенью, в тёмных углах гроздьями висела паутина.
Один только старый управитель дворца Гремислав, древний старец с бородой до пупа, помнивший ещё Мстислава Удалого и казнённых Игоревичей, безошибочно на память знал любой уголок обширных покоев. В первый же день по прибытии князя он провёл Льва и любопытную девочку — княгиню по запутанной сети горниц, палат и сводчатых каменных переходов.
Они долго шли втроём по длинному теряющемуся в темноте коридору, ведущему из гридницы и сеней в подземелье. Гремислав шагал впереди, неся в руке берестяной факел, Лев осторожно ступал следом, хмуро взирая на камни стены. Елишка не отставала от него, цепляясь за рукав кафтана.
Вот сбоку стена неожиданно оборвалась, на месте её возник чёрный прогал.
— Здесь что, Гремислав? Куда ведёт этот ход? — спросил Лев.
За город, в лес на берегу Ломницы. Путь сей ще при светлом князе Ярославе Осмомысле прокопали.
— Значит, прямо из лесу можно в гридницу проникнуть?
— Двери там есь створчатые, крепкие. А ключ от них — у меня, — отвечал Гремислав, позвякивая тяжёлой связкой. — Не боись, княже. Без моего ведома ни едина душа во дворец не проберётся.
— А прямо если идти? Куда придём?
— Пыточная там. И узилище рядом. Дед твой, князь Роман Мстиславич, бояр крамольных тамо томил.
Елишка сунула любопытный нос в дубовую дверь по правую руку.
Фу! Плесень тут, паутина! Не следишь за домом, боярин! — поморщилась она, тотчас отпрянув.
— Кладовая здесь. Разноличные орудья для пыток хранятся. Ржавеет се добро, опосля князя Романа охотников до его не сыскалось.
Елишка внезапно дико завизжала.
— Да там скелет человечий!!! Лев, я боюсь! — вскричала она. — Уведи меня отсюда!
Лев схватил её, поднял на руки, понёс.
— Успокойся, дурочка! — усмехнулся он. — Мертвецов бояться нечего. Зло только живые творят.
Князь всмотрелся во тьму, но не увидел никаких костей.
— Посвети-ка факелом, Гремислав! Да, а в самом деле ведь, кажется, костяк человеческий. Кто это может быть?
Старый управитель, шамкая беззубым ртом, зашептал:
— Проклятое се место, княже! Смрадное место! А кости се — Володислава Кормилитича, боярина галицкого великого. Давнее было дело. Восхотел сей Кормилитич князем стать, воссел на столе галицком. За то заключили его сюда, посадили на хлеб и воду. Отец твой велел вовсе не кормить его. Так и помер коромольник. И иной раз нощью глухой слышно, будто стонет здесь кто, стонет и ругается. И ещё шаги раздаются на полу каменном. То душа боярина по подвалам рыщет, блуждает, упокоенья ищет, да не находит. Вельми прогневил Володислав Господа, преступил бо законы Божьи и человеческие! — Гремислав набожно перекрестился. — А единожды ввечеру узрел я его в переходе, вот тут, за углом. Выходит, седатый такой, в кафтане, кровью забрызганном, в шапке княжой с верхом парчовым. Вот яко твоя, княже. Я сперва не уразумел, вопрошаю: «Кто ты? Чего деешь тут?» А он молчит, токмо длани простирает, а длани все изувечены и вывернуты. Испужался я, крест положил, он и исчез, растаял тотчас.
— Ужас! — Елишка крепче прижалась к груди Льва. — Мне так страшно! Какой тёмный, старый, зловещий замок!
— Почему же эти кости не погребут, не предадут земле? — спросил Лев.
— Преданье одно есь. Ворожея, армянка, вещала отцу твому, княже. Мол, еже закопают кости сии, то падёт Галич и изгибнет вся Русь Червонная.
— Вот что, боярин. Пойдём-ка давай отсель. Посвети нам, — приказал Лев, с насторожённостью озираясь по сторонам. — Ступай наперёд. Иначе заплутаем тут, вовек из этих лабиринтов минотавровых не выберемся.
Наверху, в палатах, было шумно, по лестницам сновали челядинцы, носили одежды и посуду.