Погоня за ветром

«Будущие невесты всегда надобны, — с усмешкой сказал он Низиничу во время прошлой их встречи. — А племянница моя — не из последних».

Это «племянница», — неприятно резануло слух. Но нет, никому ни за что на свете Варлаам не признается, что шестнадцатилетняя Елена — его дочь. И не только из-за того, что он поклялся в том Альдоне, но и потому как понимал, что признанием своим испортит юной княжне всю её будущую жизнь.

Были у Варлаама и другие дела в Галиче. В возах, охраняемых оружными воинами, везли собранный в сёлах и деревнях ордынский выход[218].

Горькие воспоминания, сожаления, печали по-прежнему владели душой Низинича, но он старался гнать их прочь. Постепенно он смирился с тем, что Альдоны больше нет на белом свете. Теперь ему надо было хорошенько подумать, как жить дальше.

«Не век одному вековать, — думалось порой. — Невесту не мешало бы себе подыскать, какую-нибудь жёнку добрую. А там, может статься, и дети пойдут. Хоть на старости лет отрада будет».

Вот и нарядился Варлаам в лучшие одежды. Чаял, вдруг обратит на него вниманье какая-нибудь хорошенькая девица из свиты юной княгини? Правда, годы его уже не те. Как-то незаметно, быстро летит время. Девятнадцать лет прошло, как приехали они с Тихоном из Падуи, а всего стукнет ему осенью уже аж сорок шесть годков! Уму непостижимо!

Татарин, важно гарцуя, простучал копытами по мосту через клокочущий Днестр, пронёс его мимо торжища и посада, въехал в сводчатую каменную арку Немецких ворот. Стража перед вратами почтительно расступилась — перемышльского посадника хорошо знали едва ли не в любом городе Галицкой земли.

Вот и белокаменный собор Успения проплывает мимо, серебрясь на солнце устремлёнными ввысь луковицами — куполами, и церковь Святого Пантелеймона нарядно белеет неподалёку, и княжеский терем, как орёл, широко разбросал крылья на вершине горы. По соседству с ним утопают в зелени цветущих садов изузоренные резьбой хоромы бояр.

Но, несмотря на красоту этих строений, повсюду бросались Варлааму в глаза приметы угасания некогда могучего города. Вот разрушенный дом, вот покосившийся, сломанный в нескольких местах тын, вот обгорелый колодезный журавль. В сравнении со Львовом и даже с Перемышлем выглядел Галич каким-то серым, малолюдным, Варлаам сравнил его с замшелым старым дубом. Ещё видны на этом дубе следы былого величия, ещё простирает он в стороны свои разлапистые толстые ветви, ещё могучи они, ещё поражают своими исполинскими размерами, но уже они сухи, уже не бегут по ним жизненные соки, не зеленеют на них молодые листочки.

В сенях дворца стояла тишина, лишь стражи с копьями лениво переговаривались у дверей. Варлаам окликнул челядина с пустым ведром в руке, спросил, где можно сыскать Витело. Тот указал перстом вверх.

— Сопроводи, — велел ему Варлаам.

...Витело встретил старинного товарища восторженно.

— О, Варлаам! — распахнул лях объятия. — Прямо скажу, друг: добре ты меня устроил. Кормят хорошо, и платит князь за переводы латинских книг на русский пять кун в месяц. Одно только тут... — Он почесал пятернёй кудлатую голову. — Вышла одна неприятность.

— Что же такое стряслось? — Варлаам подозрительно уставился на него. — Что, опять выпил лишнего?

— Да нет. Понимаешь, ночью намедни полез я на крышу, звёзды смотреть. Кстати, добыл здесь на торжище один вельми ценный свиток. Писано на арабском, про звёзды и предсказания судьбы. Один учёный-книжник перевёл, я с его слов записал.

— Ладно, это потом расскажешь. Что ж с тобой на крыше створилось?

— Да упал я, провалился. На крыше доски гнилые в одном месте были. Упал на чердак, весь в грязи вымазался, кое-как на верхнее жило выбрался. Отряхнулся, иду, стало быть, по переходу, вдруг гляжу — впереди факел и три жёнки идут. Ну, впереди княгиня наша, богемка, а за ней следом княжны Елена и Изяслава. Как меня углядели, такой визг дикий подняли, что аж в ушах у меня зазвенело. Оказалось, этот пень старый, Гремислав, наплёл им всякую чепуху, мол, призраки здесь и ведьмаки по ночам бродят. А девки любопытные, всё ведать хочется им, вот ночью из постелей выбрались да выглянули в переход поглядеть, что за шорохи странные. Ну, я бежать, а тут, как на грех, страж встречь. «Стой!» — кричит. Ну, я встал как вкопанный, он меня схватил, в гридницу потащил. Там всё и выяснилось. Княгиня и княжны хохочут надо мной, стражи тоже. А мне не по себе как-то. Что, думаю, такого уж смешного. С крыши падать не вельми-то приятно было. До сих пор место заднее болит. Ладно, князь Лев пришёл, прекратил веселье ночное. Говорит: «Ты, Витело, по ночам по крышам не лазь. Из окна звёзды смотри». И велел отвести мне этот вот покой наверху. Отсюда, мол, наблюдать небеса лучше. Так вот.

Варлаам выслушал рассказ Витело с улыбкой.

— Ну что ж, — промолвил он. — Как бы там ни было, а всё для тебя по-доброму кончилось.

— Это так, конечно. Вот только о другом я беспокоюсь.

— Что такое?

— Да, говорят, скоро Генрик, князь Силезский, в гости ко Льву пожалует. Упрятаться бы мне на то время.

— Это ещё зачем?