Погоня за ветром

— Стольный град! Дворец Осмомысла! — задумчиво пробормотал Лев. — Нет, гранд принцесса, у меня во Львове лучше. Здесь — старина, каждый угол прошлым дышит. А там всё свежо, ново. Случайно ли и отец мой, и брат Шварн здесь в Галиче, почитай, и не жили, и не бывали вовсе. Угасла слава града этого, угасла.

Елишка соскочила на пол, убежала в бабинец. Вскоре оттуда до слуха Льва донеслись звонкие девичьи голоса. Елишка выбежала на лестницу, перегнулась через перила, за ней следом показались Изяслава, падчерица волынского князя, и Елена, дочь покойной княгини Альдоны. Обе девочки в последнее время сильно сдружились с богемской принцессой и всюду сопровождали её.

«Елену Варлаам просил призреть. Говорил, Альдона перед смертью назначила его опекуном своей дочери. Вот и татарку ту, Сохотай, Варлаам посоветовал в свиту княгини определить. Это добро. А Изяслава загостилась. Пора бы ей во Владимир воротиться, да Елишка попросила и её в Галич свозить». — Лев рассеянно смотрел, как девочки весёлой стайкой бегут ему навстречу.

— Ну, племяшка! — Лев заключил в объятия тихую, как мышка, малорослую Елену. — Каковы успехи твои? Латынь-то учишь? И греческий тоже? Учителя тебя хвалят. Ответь-ка. Псоми — что значит по-гречески?

— Хлеб, — смущённо опустив голову, промолвила Елена.

— Махи?

— Битва.

— Полихронион?

— Многие лета.

— Похвально. Ну, ступай. — Лев чмокнул племянницу в щёку.

«На Шварна вовсе не похожа. Зато излёт бровей, как у Альдоны. Да и на лицо вылитая дочь Миндовга, только темней». — Лев глянул вслед выскочившим на крыльцо юницам.

Он поднялся к пресвитеру Измаилу, который недавно приехал из Сарая и теперь по просьбе князя учил молодых княжон разноличным языкам, осведомился, каковы успехи воспитанниц.

— Особо отмечу Елену, дщерь брата твово Шварна, — изрёк темноглазый чернобородый пресвитер. — Вельми к ученью способна. Княгиню твою, как ты и велел, обучаю отдельно. Сметлива крулевна, да токмо вертлява излиха, капризна. Иной раз расшалится тако, что уж и не ведаю, как с ею быти.

— Ты мне о том говори, отец. Я вот ей покажу, как учителей не слушать! — Лев усмехнулся.

«Вот девка! Никакого покоя от неё!» — Он оставил келью Измаила и через гульбище и винтовую лестницу проследовал к себе. Узкий и длинный покой напоминал Льву его любимую палату в башне Перемышльского дворца, где он долгими часами вынашивал свои честолюбивые планы. Вроде и не так давно было, а сколько всего после нахлынуло!

За окном забарабанил дождь. Внизу ревел вспученный Днестр. Ныли старческие кости. Лев утонул в мягком парчовом кресле, закрыл глаза. Завтра ему опять предстоит с утра заниматься судебными тяжбами, а пополудни он продолжит осмотр дворца, даст указания, где что подновить. И надо будет ещё назначить нового управляющего. Гремислав излиха ветх.

Покой Льва нарушила влетевшая в палату Елена-Святослава. За ней следом вошла, шурша тяжёлыми одеждами, Эрнестина.

— Ну и ливень же припустил! Такой сильный! — Богемка, стряхнув влагу с плаща, не раздеваясь, запрыгнула на ложе. Старая мамка присела на стульчик рядом.

— Ой, слушайте-ка! — Елишка подняла вверх палец. — Стонет как будто кто.

— Володислав Кормилитич, — насмешливо заметил Лев.

— Зря смеёшься. — Елишка с серьёзным видом нахмурила лоб. — Мне вот как-то не по себе стало. И на небе тучи какие чёрные.

Откуда-то снизу раздался приглушённый вой, похожий на волчий.

Женщины испуганно вскрикнули.

— Этот Гремислав наболтал невесть чего, а мы уши развесили. Какая-нибудь собака воет. Или ветер в щелях задул,— проворчал Лев.

— Мне сегодня рассказала одна боярыня, что здесь перед дворцом сто лет назад сожгли одну ведьму. Это правда, принц Лео? — спросила Эрнестина.

— О Господи! — Елишка, испуганно вскрикнув, всполошно положила латинский крест.

Лев недовольно скривил уста. Богемка никак не привыкнет креститься, как подобает православной. Свычаи и обычаи немецкие!

— Да, была такая ведьма. Её звали Анастасией. Она была любовницей князя Ярослава Осмомысла, — пояснил Лев. — Её сожгли бояре. И, сказывают, верховодил ими этот же Володислав Кормилитич.

— За что ж её? — осведомилась Елишка.

— Одним словом не ответить. В общем, восхотели бояре быть над князем, навязать ему волю свою. Вот и объявили Анастасию ту колдуньей. Приворожила-де она князя.

— А когда это было? В каком году?

— Точно не скажу. Примерно в 1170-м от Рождества Христова.

— А потом что? Князь Осмомысл казнил мятежных бояр?

— Одних казнил, других изгнал из своей земли. А кто и покаялся. Долго Осмомысл с боярами боролся и осилил-таки их. А когда преставился он, снова подняли головы Кормилитич и прочие, снова крамолы боярские пошли чередой нескончаемой. Только уже перед самым Батыевым нахождением одолели мы с отцом злодеев этих. Смутные были времена, гранд принцесса. И бояре — такие были злыдни! Глеб Зеремеевич, потом — Судислав, Судьич. Да и Арбузовичи тоже которовали, и Молибогичи. А ещё был Григорий Васильевич — вот уж ворог, так ворог. Его даже и отец окоротить не смог. Потом уже, в Холме, брат мой, князь Шварн, казнить его приказал.