Погоня за ветром

— Что твой отец?! — не выдержав, рявкнул Лев. — Болван он, твой отец! Всю жизнь под боярскую дудку пляшет! Как угорские бароны порешат, так он и деет всегда! Ты вспомни, вспомни, как он от татар улепётывал, как орал на всю Европу: «Спасите! Помогите!» Тьфу! А как под Ярославом мы его рать иссекли! И злодея Фильния, воеводу его, полонили! Что за правитель твой отец, если даже за мать свою, убитую банами, отомстить не осмелился?! Если даже любого дворянина-преступника не может он своей властью в темницу бросить! Не нужен мне союзник этакий, у которого своей воли и своей головы нету! И ты уходи! Ступай вон! Ещё и упрекать меня вздумала! С бабьим умишком своим!

Констанция побагровела от гнева. Стукнув ладонью по подлокотнику, она злобно, по-змеиному прошипела:

— Я княгиней Галицкой быть хочу! Шварна ненавижу! Альдону ненавижу! И знай: всё сделаю, чтоб её место занять!

Лев исподлобья смотрел на вытянувшееся лицо Констанции, на её маленький рот, как будто наполненный ядом, на ямочки скуластых щёк и острый нос, который словно бы стал ещё длиннее и безобразнее.

— Я старею, теряю годы, здоровье, — продолжала княгиня. — А она молодая, красивая. Скажи, Лев, она ведь краше меня, намного краше, правда?

— Что?! Да какое мне дело?! Или, думаешь, я сам не мечтаю о золотой отцовской короне, о галицком великом столе?

— Мечтать — одно, делать — другое, — тем же зловещим змеиным шёпотом изрекла Констанция. — Помехой всему — твой брат.

— Брат?! Дура ты! — Лев невольно рассмеялся. — Брат — игрушка в руках таких людей, как боярин Григорий. Вот их допрежь всего свалить надо. А Шварн — он слаб, он, если на него надавить, сам мне стол отдаст.

— Не слышала никогда, чтоб добровольно великий стол отдавали! — Констанция презрительно хмыкнула. — Глупость говоришь! Вот сидишь тут, ковы измышляешь, а дела твои — мелки, ничтожны и безумны!

— Мелки?! Так наберись терпенья, любезная! Будут делишки и покрупнее.

— Устала ждать их от тебя! — визгливо вскричала княгиня. — А меж тем эта девчонка противная, Альдона, беременная ходит! Наследник у Шварна будет. А ради наследника Шварн ни за что по своей воле Галич и Холм не отдаст!

Констанция резко вскочила с кресла и, распахнув дверь, вылетела на лестницу.

Лев хмуро поглядел ей вслед, затем запер дверь и нехотя повалился на лавку возле печи.

«Вот ведь какая ведьма! Что там в сравнении с ней Юрата! Если сяду в Галиче, постригу её в монахини. А то всякую пакость при дворе измышлять начнёт. Женюсь вдругорядь на княжне какой-нибудь. И чтоб покраше была, и добрая, и чадородная. Вон франкский король Филипп Август[151], бают, датскую прынцессу, Ингеборгу, вовсе отослал от себя — уродлива, мол, оказалась. Эх, мечты, мечты! Коли добьюсь отцова стола, в Холме жить не стану. Поселюсь во Львове. Город — в самой середине земли, к югу — Галич, к северу — Владимир и Белз, к западу — Перемышль с Ярославом. Красные холмы, леса окрест, поля широкие. Правда, речки никакой доброй во Львове нету, но то не беда. Недалече и Буг, и Стрый, и Липа Золотая и Гнилая. А значит, торжище большое завести можно, станут купцы ездить из Венеции, от угров, чехов, от армян, греков, и наши — из Новгорода, и татары из самого Каракорума[152], и из Персии. Всё у меня будет — верные отроки, бояре, будут и такие, как Варлаам, которым сам боярство жаловал, будет серебро, а на него наберу в дружину добрых воинов — из тех же ляхов и немцев, с Ногаем али с кем иным в степях причерноморских стану союзиться, литовских дикарей подчиню, данью обложу. Сделаю то, что дед мой Роман начал сто лет тому. И расцветёт Галичина, как цветок вешний!»

Лев забросил руки за голову, мечтательно вздохнул и улыбнулся. Да, так будет, так должно быть. Он достигнет, обязательно достигнет своего. И тогда этот давешний мерзкий пир, эта нелепая ночная беготня за ускользающим монахом и, наконец, этот удар сабли по ненавистной усатой роже того, кого он считал доселе злейшим своим врагом, забудутся, сотрутся из памяти, а если и будут вспоминаться, то как неприятная необходимость, и только. А пока... пока он делает следующий шаг.

30.

Однажды поутру, в начале зимы, когда лёгкий морозец сковал льдом реки и установился твёрдый зимний путь, Варлаам выехал из Перемышля в свою новую волость — в Бужск.

На востоке вставало солнце, оно било в глаза, золотило верхушки изумрудных сосен, долгой вереницей выстроившихся по левую руку от шляха. Меж соснами проглядывали крепенькие дубки, покрытые серебристым инеем, лес то редел, обрывался на крутых террасах, то обступал дорогу густой тёмной тенью, нависая сверху, подходя вплотную с обеих сторон. По горбатому мосту Варлаам переехал через речку Вишню, промёрзшую до самого дна. Вдоль реки тянулись обширные вишнёвые сады. Вчерашний отрок вспомнил, как вкусны бывают ягоды в этих садах и как рачительные хозяйки делают из них густой тягучий сок, который потом продают на торжищах в туесках.