Погребенные

Дорогой дневник, сегодня первый день, как я решила тебя вести. Сама бы я никогда так низко не пала, но психолог настояла на том, чтобы я начала записывать свои мысли и чувства.

А чувствую я себя паршиво, впрочем, это совсем не новость. В последнее время я всё чаще думаю о том, что было бы лучше, если бы год назад меня так и не откачали в больнице.

Иногда люди просто устают. Они жаждут покоя, хотят умереть, но нет! Мне не позволили сделать даже такую малость, и теперь я пишу эти чёртовы строчки. А для чего? Неужели я и вправду верю, будто терапия и глубокий самоанализ помогут справиться с голосами?

Я скучаю по своей малышке, вот и всё. Пошла в задницу, Тара Морис, не буду я ничего больше писать…»

– Ого, экспрессивненько, – жуя торт, пробормотал Эттвуд.

– Она пыталась покончить с собой? – поинтересовалась я, уставившись на резко изменившегося в лице Аарона.

– Я не знал, – растерянно пробормотал он, затеребив ремешок от дешёвеньких часов на запястье. – Ну, точнее я знал, что она потеряла ребёнка, но… она никогда не говорила, что пыталась свести счёты с жизнью.

– Аника, ты желанием умереть никогда не страдала? – хихикнул Дориан, а, когда в очередной раз получил по шее, добавил: – Что? Я просто пытаюсь выстроить причинно-следственные связи.

Ничего не сказав, Вивиан как-то странно на меня посмотрела.

Достав из кармана рубашки очки, Робинс продолжил читать:

«2 сентября 2010 года

Попытка номер два. Сейчас раннее утро. Я сижу на балконе, пью, курю и реву. Господи, сколько таблеток перед сном мне нужно выпить, чтобы это прекратилось? Бачи – единственная причина, по которой я до сих пор держусь».

– Бачи – это её пёс. Она ни на секунду с ним не расставалась, он всегда находился с ней, – пояснил Аарон.

– И где собака сейчас?

– Понятия не имею, – пожал он плечами. – В последний раз я видел их вместе, а потом она умерла, а собака куда-то исчезла.

«8 октября 2010 года

Дорогой дневник, похоже, я совсем выжила из ума. Толком не сплю уже второй месяц. Один и тот же кошмар… Морис выписала направление к психиатру, чтобы тот посоветовал таблетки посерьёзнее. Теперь я либо стану аптечной наркоманкой, либо умру от бессонницы».

– Запись от десятого октября, сделана наспех, словно она боялась забыть… – нахмурился Робинс.

– Дай угадаю, danny…

– Верно, – кивнул он и выпустил дневник из рук, с изумлением на меня уставившись. – Вау. Это просто поразительно.

– Это ужасно, – пробормотала я. – Как вообще… такое возможно? Почему я повторяю то, что случилось с этой женщиной?

Всё это время, пока я, Аарон и Робинс интуитивно наклонялись ближе друг к другу, не желая, чтобы наш разговор услышал кто-то посторонний, Габриэль сидел вразвалочку. Он снова принял старую добрую позу «надзирателя», умиляясь поиску сокровищ детьми в песочнице.

– Если тебе есть, что сказать, говори, – не выдержала я. – Хватит так смотреть.

– Ришар, – он скрестил руки на груди и снисходительно улыбнулся, – у тебя есть все данные. Давай, пошевели чем-нибудь. Сделай выводы.

Но прежде, чем я решила пошевелить кулаком у его лица, Робинс произнёс:

– Эттвуд прав. У нас есть вся информация, и это подтверждает его предположение о том, что ты…

Все посмотрели на Аарона, и одновременно подумали, насколько целесообразно будет посвящать его в наши интриги и расследования.

Я перевела взгляд на Габриэля, и тот едва заметно качнул головой.

– Прости, Аарон.

– Вы не расскажете, что случилось с моей женой, правильно я вас понял? – Он даже не старался скрыть разочарование в голосе. А я в очередной раз подумала, что с такими добрыми и открытыми людьми, как он, иметь дело сложнее всего.

Для меня бы не составило труда отказать и тем самым ранить чувства Габриэля или Дориана. Я в целом сомневалась в их способности чувствовать, но Аарон…