Погребенные

Мимо на высокой скорости проехал автобус, разгоняя воздух и донося до меня аромат перечного парфюма Эттвуда. Думая о том, насколько вкусно он пахнет, я почувствовала прикосновение к своей полуголой заднице.

– Убери руки!

– Я тебя не трогаю, – ответил Габриэль, согнувшись надо мной и потянувшись к механизму, до которого в силу своего положения я не могла достать. Кое-что неприлично большое в его штанах тёрлось о кое-что неприлично голое у меня чуть ниже спины.

– Ау! – Он приподнял голову, и я поняла, что волосы намотались на одну из пуговиц на рубашке. – Больно!

– Да твою мать, – прошипел он, теперь пробуя освободить не только мою руку, но и шевелюру. Всё ещё находясь непростительно близко, я, кажется, что-то почувствовала и хихикнула.

– Это не смешно. Ты и вправду жутко проблемная.

– И красивая, – хмыкнула я, ткнувшись носом в сиденье, когда Эттвуд оторвал мои волосы от своей рубашки и щёлкнул механизмом, приподнявшим его вверх.

Свобода была как никогда близко, но потом я услышала скрип шин об асфальт. Машина припарковалась прямо напротив нас. Хлопнули дверцы. Я всё ещё тёрлась задницей о каменный стояк в брюках Габриэля, пытаясь встать, когда услышала мамин голос:

– Аника? А что…

– Мама?

– Аника?

– Мистер Эттвуд?

– Доктор Робинс?

Мы с Габриэлем синхронно сложили руки перед собой. Он, прикрывая ширинку, я – неприлично короткие и узкие шорты, облегающие женские прелести не в самом приличном свете.

– А вы что здесь делаете в пять утра?

– Мы были на танцах, – ответила мама, подтверждая своё алиби растрёпанной причёской и парой туфель в руках. – А ты и… а где Алекс?

– Разве он не был с тобой? – спросил Чарли.

Он выглядел смущённым и расстроенным одновременно. Смущён тем, что, судя по следам от помады на подбородке, сосался с моей недавно овдовевшей матерью. Причина расстройства крылась в том, что мужчина позади меня не был его сыном.

Агата Ришар сузила глаза, поймав меня на лжи. Теоретически, солгал, конечно, Эттвуд, но разве это оправдание?

– Ладно. – Я нахмурилась, поскольку никуда не денешься, всё равно придётся это сказать. – Габриэль помогал мне с переводом фразы…

– Той самой?

– Да, той самой.

– Помог?

– Помог.

– И что же она значит?

Ситуация складывалась в высшей степени странная.

– Она значит, что я прошу прощения. – Челюсть свело от осознания, что точка возврата пройдена.

– У кого? – Мама прикрыла рот руками.

– У своего отца.

Робинс-старший подошёл со спины, примкнув к внезапно образовавшемуся кругу. Я не заметила, как мы сбились в кучу, подозрительно перешёптываясь посреди улицы.

– Погодите, что это значит? – Доктор посмотрел на Эттвуда, что-то насвистывающего себе под нос. – Вы уверены?

– Предельно, – коротко ответил тот.

Мама, всё ещё зажимая рот, промычала сквозь пальцы:

– Господи, и что это… значит?

– Понятия не имею.

Я взглянула на Чарли Робинса, но тот тоже ничего не понял. Один Габриэль, раскачиваясь с носка на пятку, очевидно, о чём-то догадывался, но за каждое его слово теперь требовалось платить. И цена была высока. Попытка утаить от общества проблемы с рассудком с треском провалилась. Теперь как минимум шесть человек знали о том, что я что-то «вижу», а в Париже шесть означало весь город.

XIII

Я клевала носом, сохраняя маленькую щель между веками лишь благодаря туго затянутому хвосту на затылке. Нэнси, десятилетняя школьница из Шеффилда, Англия, активно и очень сумбурно тараторила зазубренный текст о влиянии французской революции на современный уклад общественной жизни. Мама сидела по другую сторону от экрана и караулила, когда я закончу занятие.

– Мам, – я немного прикрыла крышку ноутбука, – ты можешь выйти из моей комнаты? Я работаю.

– Никуда не выйду, пока ты мне всё не расскажешь.

– Я ничего тебе не расскажу, пока не закончу занятие.

– Я подожду.

– Ты можешь подождать за дверью. – Я махнула ногой, сгоняя её с кровати.

Спать хотелось жутко. Волосы, даже связанные в тугой хвост на затылке, активно благоухали блевотиной и парфюмом Эттвуда. Хотелось содрать их вместе со скальпом, но последний, полагаю, ещё мог пригодиться.

– Мисс Ришар, вы тут? – позвала Нэнси, заметив, что её пламенную речь слушает только мой подбородок.

– Что ты делала с Эттвудом ранним утром в таком виде?

– Секундочку, Нэнси. В комнату забралась крыса, rat, «т» в конце не читается.

Я отложила ноутбук. Собравшись с последними силами, вскочила на колени и бросилась на родительницу, чтобы спихнуть её на пол. Она сопротивлялась. Проявляла недюжинную силу и гибкость, избегая прямых попыток схватить себя за руку. Выгнувшись, словно кошка без костей, она гордо вскинула подбородок.

– А я говорила, что нужно ходить со мной на пилатес.

Запыхавшись, я села на постели и перевела дыхание.

– Тебя и в самом деле волнует только это? Что я делала с ним ранним утром? Ты хочешь поговорить об этом, а не о том, что спустя столько лет я наконец узнала смысл фразы, которую произношу в кошмарах?

– Хочешь поговорить о своих видениях?

Я закатила глаза и вернула маме недовольный взгляд.