Погребенные

Мы находились у здания суда. Декабрь выдался щедрым на дожди и в лучших традициях мелодрамы обильно поливал Париж. В затянутом серыми тучами небе то и дело громыхало, а я, мокрая и побледневшая, в дорогом пальто и с модной, но порядком растрепавшейся причёской, стояла на ступеньках и следила за тем, как мама спускается вниз.

Я не видела её лица. Она спрятала его от меня сразу после оглашения приговора нашей семье, а потом вышла из зала суда и бросилась прочь. Я едва поспевала за ней, держа в руках ту самую коробку с бумагами.

– Мам, постой!

Я рванула за ней, но не удержала равновесие и упала. Коробка отлетела в сторону, в лужу, а я съехала на несколько ступенек вниз и громко разрыдалась.

Мама долго смотрела на коробку, но так и не нашла в себе силы что-то сказать. В тот день она ушла, оставив меня на ступеньках с вывихнутой лодыжкой, а уже вечером ждала дома с холодным ужином и фальшивой, натянутой улыбкой.

Я просидела над бумагами несколько часов. Просмотрела все, но не нашла ничего такого, о чём не знала прежде. Здесь не обнаружилось ни доказательств моей невиновности, ни книги о будущем, которое мы могли бы иметь, если бы в своё время я призналась маме.

– Прости, – прошептала я, утирая нос рукавом свитера и складывая бумаги обратно в коробку. Один мятый листок выскользнул из общей стопки и улетел к окну. Я тяжело вздохнула и потянулась за ним, даже не планируя читать, что там написано.

Но судьба или же таинственное предназначение решили иначе. Когда окно с грохотом ударилось о раму, я вздрогнула и случайно опустила взгляд на листок, который уже держала над коробкой, чтобы похоронить его вместе с остальными свидетелями ошибок моего отца.

«Я всё узнала. Скоро об этом узнают и остальные. С».

– Мам, мам!

– Мам! – закричала я, вскочив с дивана. Сердце заухало в горле. Голова закружилась, но я устояла на ногах и рванула в коридор.

Казалось, меня сейчас стошнит от волнения. Спотыкаясь о разбросанные по полу фотокарточки, с которых за мной наблюдали налитые кровью глазницы, я доползла до двери и привалилась к косяку.

Она стояла, сгорбившись над коробкой. Рылась в старых альбомах и письмах, не поворачивая головы и не реагируя на мои крики. Переведя дыхание, я снова позвала её.

– Домой, – прогудел нечеловеческий голос.

Мне потребовалось время, чтобы толкнуть дверь и выйти из комнаты. Несколько минут я просто стояла и прислушивалась к происходящему снаружи. Участившийся пульс стучал в ушах и приглушал внешние звуки, но мне всё равно удалось расслышать свист чайника и посторонние голоса.

– Minou! – воскликнула она, когда мы стукнулись лбами, одновременно сделав шаг навстречу друг другу. – Что случилось?

– К нам кто-то пришёл?

– Александр…

Выросший из-за её спины Робинс широко улыбнулся. Я хотела, но не смогла ответить ему улыбкой, скомкав листок и сжав его в кулаке.

– Что-то случилось? – прошептала мама, почувствовав моё волнение.

– Потом, – отозвалась я и завела руку за спину за секунду до того, как Александр Робинс заключил меня в неловкие объятия.

– Привет, Аника.

– Здравствуйте, тётенька, – в унисон с Робинсом поздоровался другой, более высокий и писклявый голос.

Я уставилась на неуверенно выглядывающего из-за угла мальчишку.

– Мы ненадолго, – поспешил объясниться Алекс. – Я хотел…