Погребенные

Подойдя к стеллажу, я вытянула первую попавшуюся книгу и уселась на пол. Отставила бокал в сторону и развернула на случайной странице, очутившись у подножия величественных пирамид.

«Пирамида Хеопса – единственное из чудес света, которое сохранилось до наших дней. Назначение: памятник, гробница… За западной стеной прохода имеются заполненные песком полости… Вторую камеру традиционно называют «камерой царицы», хотя по обряду жён фараонов хоронили в отдельных маленьких пирамидах…».

Всё это я уже читала ранее. Вряд ли таким путём у меня получилось бы добраться до истоков своего происхождения. А национальностей во мне было намешано даже больше, чем в дворовых котах, которые ночами выли под окнами. Иранцы, египтяне, французы, которые, несомненно, тоже с кем-то перемешивались.

За что бы я ни хваталась, подбадриваемая вином и свежими воспоминаниями о резко порвавшейся в клочья реальности, всё вело в общеизвестные дебри истории. Похоже, Кас засыпал целую вечность, ведь чем дольше отсутствовал Алекс, тем больше книг скапливалось возле меня.

Рядом с исследованиями по древнеегипетской мифологии лежал включённый мобильный телефон. Как-то мама сказала, что искать симптомы болезни в интернете – самый верный путь в могилу. Я придерживалась этого правила долгие двадцать пять лет жизни, но, если честно, надоело.

«Загробный мир».

«Анубис – древнеегипетский бог погребальных ритуалов и мумификации, «страж весов» на суде Осириса в царстве мёртвых, знаток целебных трав».

Переведя взгляд с телефона на книгу, я заложила палец на странице с именем древнего бога, а потом продолжила читать.

«Первоначально Анубис был единственным судьёй мёртвых в Дуате, но эта высокая должность с конца Древнего царства перешла к Осирису. Анубис в этот же период связывается с мумификацией умерших и погребальными обрядами. Именно Анубис наблюдал за установкой стрелки на коромысле весов и решал, уравновесило ли сердце покойного перо Маат или нет»…

Я перечитала последнее предложение несколько раз и снова принялась листать, припомнив, что уже встречала её имя. Маат.

«В своей двойной форме Мати, то есть богиня Маат Юга и Севера, являлась госпожой зала загробного суда. На суде Осириса в «Зале двух истин» Маат опускала на одну из чаш весов своё перо истины. На другую чашу помещалось сердце покойного (вот почему из всех внутренних органов только сердце оставалось в мумии). Если сердце оказывалось вровень или легче пера, значит, покойный вёл праведную жизнь и достоин благодатных полей Иалу. Если сердце перевешивало, то его сжирала Амат, и грешник навеки отправлялся в небытие».

Непонятно откуда взявшаяся мысль о том, что это очень мне подходит, так сильно напугала, что я захлопнула книгу и вскрикнула, увидев стоявшего надо мной Робинса.

– Твою мать, ты меня напугал, – едва не умерев от страха, выдохнула я.

С пятном от сока на рубашке профессор опустился на пол рядом и осмотрел разбросанные книги, которые, словно баррикада, защищали меня от внешнего мира. Откуда-то из глубины коридора донеслось:

– Пока, Аника.

– Пока, Мэгги, – ответила я, но уже после того, как дверь закрылась с обратной стороны.

Робинс вздохнул и виновато почесал затылок.

– Прости, что всё так странно получается.

– Ты сейчас о себе или обо мне?

Слабо улыбнувшись, он взял одну из книг и покрутил её в руках.

– Кажется, я о нас обоих. Я тут с женой и сыном, а ты…

– С кошмарами и видениями.

– Я не имел в виду…

– Все нормально, Алекс. У тебя жена, у меня – шиза.

Из открытых окон дуло прохладой и жизнью. Алекс поселился в неплохом районе, в котором даже имелось пару приличных кабаков. Именно они источали чудесный аромат веселья, напоминая о том, что в жизни, какой бы она ни была, всегда находилось местечко для «чуда».

Уж не знаю, куда подевался пресловутый ришаровский эгоизм, но, прикрыв глаза и прислушавшись к смеху и крикам, я больше не думала, что у меня одной на свете весьма крупные проблемы. Очевидно, у каждого, кто курил под окнами Робинса, и дальше, через дорогу, тянул водку из пластмассовой бутылки, стоя в очереди в бар, имелась парочка или даже больше.

Казалось, в этом и заключался смысл жизни. И люди, подобные Робинсу, на первый взгляд слишком обычные для того, чтобы водить дружбу с неприятностями, имели причину и возможности разделить печаль. Например…

– У вас с Эттвудом что-то есть? – резко выпалил Алекс, теребя в руках книгу.

Я прикрыла страницу с изображением Анубиса, рассудив, что ему ещё рано участвовать в подобных разговорах, и ответила, точнее, соврала:

– Ничего.

– Не подумай, пожалуйста, что я лезу не в своё дело, – нещадно краснея, принялся оправдываться Робинс, – просто мне показалось, будто ему… что-то известно. Больше, чем мне. Ты?..

– Да, я забыла тебе рассказать об этом, но я и Габриэль… мы теперь что-то вроде напарников. Это он перевёл…

– Перевёл?

Я подавилась осознанием того, что забыла сообщить Робинсу лично.

– Твой отец тебе ничего не рассказал?

– Нет, Аника. Мой отец… чёрт, ты узнала перевод?