Погрешность

— Что ты делаешь? — она прибежала следом и замерла в проходе.

— Ты свалишь отсюда сейчас, — Громов стиснул зубы и, не глядя на нее, смахнул в чемодан вещи, сложенные аккуратными стопочками на третьей полке.

— Ты не имеешь права, — сорвалось с ее губ, теперь до нее начал доходить смысл содеянного, она выбрала неверную тактику, глупую, и сейчас ее ждут последствия, возможно необратимые. — Степ, давай поговорим…

Света шагнула к мужчине, но Громов не обратил на нее никакого внимания, продолжая скидывать ее шмотье. Когда чемодан заполнился, застегнул молнию и спустил его с подъездной лестницы.

— Ты ненормальный! — Талашина вновь закричала, но толку от ее воплей не было.

Громов скинул еще несколько сумок и, прихватив ее за шкирку, выволок на лестничную клетку.

— Пошла вон.

— Ты не имеешь права, я напишу заявление, — кинулась к Степану, цепляясь за ворот футболки.

— Пиши.

Он оглядел ее и, довольно грубо притянув к себе, обшарил карманы спортивного костюма, в который она была одета. Вытряхнул содержимое сумочки, ее он выкинул из прихожей, и подобрал ключи, упавшие на бетонный пол.

Талашина растерянно смотрела на чемоданы, уходящего Громова и медленно осела по стеночке к холодному, нет, ледяному полу. Как он мог? Громов не был на такое способен, тот Громов, которого она знала, не был таким. Это все Никольская, эта дрянь сделала из него чудовище.

Света всхлипнула и набрала номер подружки, просясь к той на ночлежку.

Степан же, стиснув ключи от квартиры в кулак, вышел из парадной и сел в ждущее его такси. Ему было необходимо вернуться в Москву, еще раз встретиться с Серегой и наконец-то увидеть Ульяну. Время поджимало, эмоции были на пределе, он весь был на пределе, кажется, за эти несколько дней с ним случилось столько всего, сколько не случалось за целую жизнь.

В Шереметьево Громов выпил большой американо и вновь сел в такси. Дорога выматывала. Минут через сорок он переступил порог Азаринского дома и почти с ходу протянул ему листок, подписанный Светкой.

— Сейчас его заверят мой нотариус и юрист, пошли в кабинет. Чай, кофе?

— Водка есть?

— Сообразим. Ангелина Артуровна, водочки грамм двести принесите нам в кабинет, — отдал распоряжение кому-то из обслуги Сергей, поднимаясь по витиеватой лестнице.

— Это надолго?

— Нет, дело пары минут. Без скандала не обошлось? — Азарин придирчиво оглядел Громова, замечая надорванный ворот футболки.

- Не обошлось.

— Ожидаемо. Деньги упадут тебе на счет, — взглянул на часы, — сейчас, — вытянул указательный палец. — Когда передача? Я надеюсь, ты предупредишь Ваньку? Он подстрахует.

***

— Олеся, — Артур Павлович тяжело вздохнул и отвел жену чуть-чуть в сторону. Они стояли у окна больничного коридора, смотря друг на друга с легким упреком. — Зачем ты все это ей говоришь? Ей и так сейчас плохо!

Мужчина прилетел час назад, сразу, как разобрался с рабочими делами и наконец-то взял отпуск за свой счет. Правда, увиденное в палате, в которую он заглянул по приезде, ему не понравилось. Жена снова наседала на дочь, «учила жизни» в таких нелегких сейчас обстоятельствах.

— А разве я сделала что-то ужасное?

— Зачем ты затрагиваешь тему Громова?

Олеся покачала головой и взглянула в окно, ее темно-синие ногти побарабанили по пластиковому подоконнику, а глаза вновь настигли мужа.

— Я хочу, чтобы она была готова ко всему. То, что произошло с нашей девочкой, — женщина всхлипнула, — она должна быть готова к самому худшему. Должна!

— Олеся, ты разбиваешь ей сердце.

Никольский поджал губы, а жена вдруг резко взглянула за его спину. Мужчина обернулся, замечая идущего в их сторону Громова.

— А ты нагнетала…

Олеся Георгиевна промолчала, лишь презрительно оглядела подошедшего к ним Степана и, сославшись на давление, ушла в комнату медперсонала.

— Она тебя ждет, — Артур Павлович коснулся Громовского плеча, кивая в сторону палаты.

Степан ничего не ответил, только шагнул к двери. Ульяна лежала на кровати, уткнувшись в телефон, когда заметила Громова, лишь крепче стиснула мобильный в ладонях и нервно провела пальцами по лбу. Он спешил к ней. Хотел увидеть, ему все время казалось, что он так много упускает, лишает ее своей поддержки, вынуждая быть здесь одной. Он корил себя, но в то же время здраво понимал одно — он обязан разобраться со всем, что заварила Талашина, иначе последствия могут быть необратимы.

— Как ты? — мужчина присел рядом, сжимая тонкое девичье запястье.

— Не знаю. Но точно не хорошо. Что у тебя происходит, Степ? Я волнуюсь.

— Не волнуйся, это по работе. Я продаю клинику.

— Зачем? Это как-то связано со мной? Та машина, я долго думала, может быть, это не было случайностью… Тебя шантажируют?

— Ты придумываешь, — его губ коснулась мягкая, наигранная улыбка, которой Улька поверила и медленно расслабилась.

Степан мог бы ей все рассказать, мог, но боялся последствий, не для себя, для нее. Если эта история выплывет, ее родители поднимут панику, которая обернется им еще дороже. Громов не мог знать наверняка, как на все это отреагируют те, кто подстроил это столкновение. К тому же он хотел решить все без потерь, заплатив.

17(3)