Пойманный свет. Смысловые практики в книгах и текстах начала столетия

Во-первых, это – невнятность и непоследовательность позиции государства, которое, с одной стороны, время от времени провозглашает необходимость интеграции пришельцев, а с другой – не устаёт напоминать, что «единственная форма трудовой иммиграции, которая нужна России, есть иммиграция временная, а потому попытки мигрантов обосноваться на ПМЖ не приветствуются». В результате система мер «по инкорпорированию новоприбывшего населения» попросту отсутствует, а институты, ответственные за их интеграцию, – не развиты. Во-вторых – нелиберальная политическая культура: «такие либеральные ценности, как права человека, признание меньшинств и толерантность, не пользуются в России популярностью ни в элитах, ни среди рядовых граждан», что, разумеется, не может благоприятствовать социальному включению новоприбывших. «Особенность России, – пишет Малахов, – заключается не столько в мигрантофобии, сколько в отсутствии институционального противодействия этому явлению.» Прибавьте к этому традиционный «авторитарно-бюрократический стиль управления» и связанную с ним «чрезмерную централизацию принятия решений и слабость структур власти локального уровня», и картина складывается совсем не утешительная.

Впрочем, автор, не расположенный, на читательское счастье, ни к алармизму, ни к ламентациям и морализаторству, предлагает и внятный, компактный набор соображений о том, что необходимо (стало быть, возможно по крайней мере теоретически) сделать для успешной интеграции мигрантов в нашей стране. Это – «оздоровление в сфере трудовых отношений», прежде всего – «радикальное улучшение в условиях и размерах оплаты труда»; «плотная система правовой защиты» и обеспечение доступа мигрантов к правосудию – а также к гражданству «в строгом соответствии с законом»; помощь им в овладении русским языком, перестройка системы образования в связи с изменившимися реалиями (включая «развитие системы профессионально-технического образования, адресованного как местной молодёжи, так и молодым людям мигрантского происхождения») и, наконец, – формирование толерантного климата в обществе (что, приходится признать, звучит сейчас почти утопически).

В самом начале книги, обещая анализ западного опыта, автор предупреждает: «Для русского читателя такой опыт интересен лишь в той мере, в какой он может быть применён в России.» И вот тут он, думаю, – всё-таки ошибается. (Тем более, что едва ли не всё, что он пишет, синтезируя сказанное, в заключении, – неплохо ложится на российский материал, даже если сформулировано на другом материале. Ну хотя бы та мысль, что «не стоит преувеличивать роль, которую играют в интеграционных процессах культурные факторы» и сводить проблематику интеграции новоприбывающих к достижению их культурной конформности). Опыт устроения своих отношений с чужим, минимизации их травматичности, усиления их конструктивности и плодотворности – кому бы ни принадлежал – способен быть интересным читателю (и тут тоже не стоит преувеличивать роль культурных и даже социально-политических различий), кажется, в той мере, в какой этот читатель причисляет себя к роду человеческому.

2016

Обретение родины [82]

Георгий Ефремов. Избранные сочинения. – Вильнюс: Lietuvos literatūros vertėjų sąjunga, 2016. – Т. 1: Все мои моленья (стихотворения и маленькие поэмы); Т. 2: В начале – муравей (стихотворные переводы); Т. 3: Мы люди друг другу (дневниковая проза); Т. 4: При свете письменности (прозаические переводы); Т. 5: Завтра ночь (проза, драматургия, эссеистика, публицистика, сатира).