Пойманный свет. Смысловые практики в книгах и текстах начала столетия

Все возражения автора против религии и веры сводятся, по существу, к единственному: они лживы и корыстны. Сам Хитченз насчитывает у себя «четыре фундаментальных возражения против религиозной веры»: «Во-первых, она представляет в ложном свете происхождение человека и вселенной. Во-вторых, из-за этого исходного заблуждения она умудряется скрещивать верх раболепия с верхом нарциссизма. В-третьих, она одновременно является результатом и причиной опасного подавления сексуальности. И, наконец, в её основе лежит элементарное стремление выдать желаемое за действительное.» Нет, есть ещё: кроме того, «люди, оказавшиеся у власти, используют религию для её укрепления». Она – орудие угнетения и насилия. «Под властью религии слишком многие <…> присуждали себе право совершать поступки, которые вызвали бы негодование даже у владельца борделя или военного преступника.» «Естественное здравомыслие и ясность рассудка» были – усилиями Церкви – затоптаны и выжжены калёным железом у такого числа людей, что на одно их перечисление не хватит целой жизни».

Далее картина очень традиционная. В последующих двух десятках небольших глав – «Религия убивает», «Немного о свиньях, или Почему Бог так не любит ветчину», «Религия опасна для вашего здоровья», «Нищета религиозной метафизики», «Коран – плагиат иудейских и христианских мифов», «Мутные истоки религии», «Религия как первородный грех»… – автор повторяет на разном материале одну-единственную мысль: религиозные представления о мире и человеке лживы, противоречивы и вредны. И приходит к выводу: «У религии не осталось оправданий. Благодаря телескопу и микроскопу её объяснения больше ни на что не годятся». «Нам нужна новая эпоха Просвещения».

Читатель вправе задаться вопросом, избавляет ли от всех названных опасностей: от непонимания истинного происхождения человека и вселенной; от раболепия и нарциссизма, от подавления сексуальности, от жестокости, от стремлений выдавать желаемое за действительное – последовательный рационализм, не отделимый от атеизма. Ответ Хитченза – безусловно, да. При том, правда, условии, что он действительно будет осуществлён последовательно, без малейших уступок нерациональным иллюзиям.

«Более всего, – пишет он в заключение, – нам необходима новая эра Просвещения, основанная на понимании того, что истинный предмет человеческого познания – сам человек. В отличие от своих предшественниц, новая эпоха Просвещения не будет всецело полагаться на героические прорывы одарённых и необычайно храбрых одиночек. Она вполне по силам человеку средних способностей. Чтение литературы, как ради неё самой, так и ради вечных этических проблем, что в ней затрагиваются, может с лихвой заменить священные тексты, оказавшиеся безнравственными фабрикациями. Полная свобода научного поиска и мгновенный электронный доступ огромной массы людей к новым открытиям в корне изменят наши представления о научно-исследовательской работе. <…> теперь можно, наконец, навсегда отделить половую жизнь от страха, болезней и тирании – при условии полного исключения религии из этой сферы.» (Было бы интересно узнать, почему же тогда боятся, мучают друг друга и даже, как ни странно, болеют неверующие, которые и не думают включать в свои отношения никакую религию. Но – не даёт ответа.)

«Содержание научной теории, – писал, напомним, Эйнштейн, – само по себе не создаёт моральной основы поведения личности.» А вот Хитченз уверен: создаёт.

«<…> мы должны, – говорит Хитченз далее, – преодолеть собственное прошлое. Мы должны вырваться из костлявых рук, что тянутся к нам оттуда, пытаясь затащить назад в катакомбы, назад к зловонным алтарям и тайному счастью унижать и унижаться. „Познай самого себя“ – говорили древние греки, ненавязчиво предлагая найти утешение в философии.» (Заметим невзначай, что знаменитая фраза «Познай самого себя» была начертана не где-нибудь, а почему-то на фронтоне храма Аполлона в Дельфах.) «Сегодня очевидно: чтобы освободить разум для самопознания, надо знать врага в лицо и готовиться к схватке».

«Мы с подозрением относимся ко всему, – говорит автор о себе и своих единомышленниках, – что противоречит науке или оскорбляет разум. <…> нас объединяет уважение к свободе мысли, непредвзятости и поиску ответов ради самих ответов. <…> Нам знакома сила чуда, тайны и благоговения: у нас есть музыка, живопись и литература, и мы находим, что Шекспир, Толстой, Шиллер, Достоевский и Джордж Элиот справляются с глубокими нравственными вопросами гораздо лучше, чем нравоучительные мифы из священных книг. Разум и – за неимением лучшей метафоры – душу питает литература, а не Писание.»