Пойманный свет. Смысловые практики в книгах и текстах начала столетия

Где ни прерви цитату – всё жалко. Или вот такое – персональная магия, глубоко-личное переживание тайны мира, чудесности обыденного, обворожительной красоты будто бы некрасивого, подробное, внимательно-чувственное любование им (новый сборник, составленный из написанного автором лет за двадцать, завораживает этим точно переданным мировосприятием с первых же строк):

«25-го ноября я получил аванс за ноябрь. купил на рынке квашеной капусты – соевый соус – клюкву – две пачки зеленого чая с китайским императором в кресле – пять бутылок минеральной воды „ветлужская“ – и вступил наконец-то в свой долгожданный пост. я всегда в это время в него вступаю: радоваться и прислушиваться к декабрю – месяцу чудес – встречать и его и зиму. время с конца ноября до нового года – что-то вроде моего личного священного месяца рамазан. и ни при чем здесь пост рождественский. к декабрю я всегда стараюсь уволиться с работы – а если это невозможно – уйти в любого типа отпуск. тихо жить внутри дома – тихо гулять по улицам. в ноябре-декабре и короткие поездки до пения хороши – были бы деньги. уехать вон в кировскую область – в лузу – пожить в гостинице дня два-три – или в марийский город звенигово вдруг приехать – или совершить паломничество в чувашскую столицу шупашкар. и в этом большом и уютном городе не жалеть что в гостинице „мир“ оказалось неожиданно дорого – с удивленным весельем поглядывать как красными лампочками мигает над улицами „шупашкар – чебоксары“ – и тепло приветствовать огромную маму на набережной – с надписью на постаменте „благословенны дети мои живущие в мире и любви“ – она глядит на темные пристани – волги скованной льдом.»

Опять-таки где ни остановись – всё жалко. До пения хорошо, да. Почти пение и есть.

У него вообще много такого: трогательного, поэтичного, пронзительного, совершенно единственного в своих интонациях и ракурсах взгляда. Но много и совсем, совсем другого – единственного ничуть не менее. Даже и не знаю, кто сейчас так пишет-то, кто вообще такое пишет. Откровенная (почти экстатическая. Почти навязчивая. Уж не избыточная ли?) сексуальность, которой у Осокина пронизано всё, буквально всё, с прямым называнием всего, что в неё вовлечено, – ещё ничего (она как раз понятна – как следствие витального избытка). Бывает и куда хлеще. Рискнём процитировать?