Пойманный свет. Смысловые практики в книгах и текстах начала столетия

«вы пришли в библиотеку и читаете на дверях табличку „санитарный день“ – ну вы приблизились так приблизились к границе двойки! – завертитесь на месте схватившись за пуговицу, заплюйтесь, закричите „жопа“ на разные голоса – и бегом от этой двери! если заглянуть к библиотекарям в санитарный день, наилучшее что с вами случится – это истерика, а в худшем случае – рухнете как подкошенный на пол – останетесь там навсегда. библиотекари в синих и серых халатах стоят на стремянках и мочатся – жуя мышиные хвостики. собирают тряпками свои лужи и протирают ими плафоны, дверные косяки. включают электрические чайники и плещут друг в друга кипятком. играют в жука-ползуна – это вот как: один библиотекарь ложится на пол, заталкивает в рот несколько каталожных карточек и начинает их усиленно разжевывать, все остальные разбегаются и прячутся по комнатам. как только лежащий – он и есть жук-ползун – разжует карточки до кисло-желтой массы – начинает ползать по библиотеке, искать своих коллег и плевать в них тем что у него во рту.»

Ох, мамочки. Картина, достойная кисти Иеронимуса Босха, – чистый ад. (Да, к аду и отсылает. «Двойка» – это ведь он, антимир, брат-близнец нашего мира, постоянный его негатив, неразлучный его спутник, – о чём автор, на случай, если мы ещё не догадались, говорит прямо (это один из редких случаев, когда он говорит прямо): «библиотекари не пакость – а серьезные мистические фигуры – существующие на пограничье миров – там тяготеющие не к золотой желтизне но к густому фиолету вместе с проститутками манекенами и зеркалами – перемещающиеся мобильно из единицы в двойку – из мира в антимир – и наоборот».

Впрочем, строго говоря, здесь не вполне ад – немедленно возникающий в нашем (пост) христианском воображении по прочтении чего-нибудь вроде выше процитированного. У Осокина всё сложнее, о чём речь впереди.)

По поводу куда более невинных высказываний Осокину уже советовали никогда больше такого не писать – и тогда, значит, всё будет хорошо. Однако что-то мне подсказывает, что если бы он не писал такого – он не был бы самим собой, и тексты его лишились бы одной из своих важнейших порождающих сил – а может быть, и просто важнейшей, – и своего основного смысла, который касается всех этих текстов вместе и каждого из них в отдельности.

Дело-то в том, что обе эти стороны его мировосприятия и мировыговаривания неотделимы, неотмыслимы друг от друга – как мир и антимир, «единица» и «двойка» (а есть, по собственным словам автора, ещё и третий мир, «тройка» – создаваемый и постигаемый художественным воображением). Эти миры питаются соками друг друга. И даже попросту: они вообще одно. Просто взятое с разных сторон.

То, что и как делает Осокин, вполне осознанно определяется системой его представлений о мироустройстве, – можно отважиться и на более учёное слово, поскольку тут, кажется, всё тщательно продумано: его персональной онтологией. Попробуем же разобраться в том, как, по его разумению, устроен мир, как взаимодействуют между собой разные его части.