Пойманный свет. Смысловые практики в книгах и текстах начала столетия

Все вместе эти тексты – как уже написанные, так и те, которым предстоит возникнуть – образуют ткань, полную точек роста. Причём такого, который гораздо ближе к природе, чем к культуре. Он почти совпадает с природой – и, подобно ей, не мыслит считаться с культурными условностями – вполне возможно, с условностями любой культуры, но, скажем, ныне действующей русской – точно. Так не считаться с ними люди отваживаются разве что наедине с самими собой, в фантазиях, снах, бреду, когда культурный контроль сведён к минимуму. Поэтому понятно, что многое в текстах Осокина вызывает сопротивление – ещё прежде, чем сообразишь, для чего он так пишет, и даже одновременно с тем, что ты это понимаешь. Понятно, что он неудобен. Это не для удобства делается.

Картина мира у Осокина, как мы имели возможность заметить, – совершенно мифологическая. Возвращение – минуя запреты и ограничения рассудка – к истокам человеческого существования: к прасуществованию и правосприятию. С этим впрямую связано и вообще настойчивое внимание к окраинным, обыкновенно скрытым от рассматривания областям жизни, к «телесному низу», и, в частности, употребление «неприличных», табуированных (в центральных, устоявшихся и затвердевших областях культуры) слов и тем, ритуальное сквернословие, сакральное похабство («задница и жопа!» – поют одни из главных сексуальных фигур осокинского мира, пугала): характер его – магический. Отсюда и постоянные апелляции к неразрывным друг с другом до близнечества – как и положено в архаике, – мощнейшим началам: сексу и смерти.

Осокин наговаривает, наборматывает мир, в котором ещё не было по-настоящему ни христианства, ни ислама (да и язычество-то как следует не прояснилось), ни нас самих. Всему ещё предстоит возникнуть.

Если бы было твёрдо известно, где, собственно, проходят границы литературы (но они, подобно границам осокинских миров, проницаемы, подвижны, теряются во мраке), можно было бы отважиться сказать, что это – не вполне литература. Написание таких текстов – вызывание мощных жизнеобразующих сил, – по сути, магическая практика. Да и чтение – по крайней мере, отчасти – тоже.

2019

Компетенция лозоходца [48]

Лев Оборин. Часть ландшафта. Книга стихов. – М.: АСТ, 2019. – (Эксклюзивное мнение).

«Часть ландшафта» – пятый и самый крупный из поэтических сборников Льва Оборина, – поэта, переводчика и литературного критика. До этого вышли «Мауна-Кеа» (2010), «Зеленый гребень» (2013), «Смерч позади леса» (2017), «Будьте первым, кому это понравится» (2018), а также множество текстов в журналах «Воздух», «Октябрь, «Волга», «Интерпоэзия», «Дети Ра», «Homo Legens», «TextOnly», «Лиterraтура». «Часть ландшафта» включает в себя как новые стихотворения, так и некоторые из тех, что уже выходили в знакомых читателю книгах Оборина (кроме сборничка «Будьте первым, кому это понравится…», – в некотором отношении наиболее интересного). Таким образом, эта книга представляет нам большую сумму поэтической работы Льва Оборина по меньшей мере за полтора десятилетия. Тем не менее, пожалуй, нет оснований говорить о ней как о в каком бы то ни было отношении «итоговой», – если это и итог, то открытый: автор, совсем ещё молодой, только входящий в раннюю зрелость – сейчас ему тридцать третий год, – и по сей день переживает активное становление. В этой, наиболее подробно его представляющей, книге Оборин позволяет нам с разных сторон рассмотреть свою поэтическую лабораторию – и слово «лаборатория» с его исследовательскими, естествоиспытательскими обертонами подходит здесь больше всего.