Светофор слишком долго горел красным. По тротуару шагал старик, он тащил за собой тачку с одним колесом. На ней лежало что-то, что я не смогла разобрать из машины, что-то белое. Старик шел медленно, словно отклеивая ноги от земли. Он был единственным человеком в темноте, но при этом очень мало походил на человека. Казалось, что слился воедино с тачкой за спиной, что их обоих тянет невидимая воля жестокого сверхсущества. Когда загорелся зеленый, я прибавила газу, чтобы догнать его и увидеть, что он тащит за собой. Было очень темно, но мне удалось разглядеть: он тащил свинью. Мертвую или оглушенную, непонятно. Огромная, откормленная свинья в расхлябанной тачке. Человек поднял голову, но я газанула и уехала раньше, чем он успел на меня посмотреть. Не хотела, чтобы он меня увидел.
Улица Лейлы выглядела так же, как и в ту последнюю ночь, когда мы похоронили Зайца. Я припарковалась через два дома. Не хотела видеть вход во двор с радиоактивной черешней. Не хотела видеть дверь их дома с буквой «р» из латуни. А меньше всего я хотела увидеть балкон учителя биологии или, того хуже, его самого.
«Пошли со мной», – сказала она. Я подумала о ее матери, вероятно, еще более худой, чем когда-то, в бледном черном трауре, с руками, похожими на ощипанные крылья.
«Не стоит, иди одна. Увидимся позже».
Лейла меня не уговаривала. Она развязала узел волос и быстрыми пальцами, как ловкий паук, заплела их в безукоризненную косу. Потом выбралась из машины и ладонями пригладила футболку. Потянула вниз шорты, чтобы прикрыть задницу.
«У Ранка?» – спросила она.
«Можно и у Ранка, – сказала я и улыбнулась. – Когда?»
«Часа через два-три?»
«О’кей», – ответила я, а она помахала мне и направилась к своему двору.
Пока она шла по улице, я смотрела ей в спину. В густой темноте ее белые волосы исчезали, как мелкие крошки мела на ладони.
[Ты узнавала цифры на школьной доске, как фотографии из семейного альбома. Для меня их ряды были непреодолимы, я желала букв, из них можно было сложить слова, а потом и фразы. Учительница сербского велела мне написать сочинение для школьного журнала. Тема была «О чем я мечтаю». Папа потом вырвал эту страницу из сборника, вставил в рамку и повесил на стену в столовой. Но для тебя слова уже давно потеряли свои значения. Они следовали несправедливым человеческим законам, их природа менялась при появлении каждого нового словаря. По сравнению с твоими вечными цифрами слова выглядели как беззубые шлюхи рядом с греческими богинями. Поэтому наш пакт был логичным: ты писала две контрольные по математике, одну под моим, другую под своим именем, а я писала две письменные работы по сербскому языку. «Осень в моем городе». При этом мы изменяли почерк: ты добавляла моим цифрам засечки и большие круглые животы, я искривляла твои буквы, удлиняла их конечности, извлекала лигатуры, которых у моих не было. Когда я писала письменные работы Лейлы Берич, я представляла себе, что я – это ты. Это были редкие драгоценные моменты, когда твоя история действительно принадлежала только мне и моей ручке.
«О’кей. Посмотрим теперь, что мы получили, – говорит нам преподаватель математики. – Видите ли вы здесь что-то интересное?»
Он сел на стол и изучает доску. Один из тех молодых преподавателей, которые пытаются быть нам товарищами. Сидит на столе, думая, что нам это нравится. Приходит на урок в красной кепке. Подмигивает нам.
«Что в этом интересного?» – шепчу я.
«Потом будешь меня доставать, чтобы я объясняла. Потому что ты не следишь».
«Серьезно, Лейла. Что тут интересного? До меня не доходит».
«Общий множитель это (а-1). Ты видишь, он три раза повторяется. Это означает, что мы можем его вынести за скобку».
«Но тогда у нас будет только один, а было три, где тут логика?» – говорю я, а ты закатываешь глаза. Я сморозила глупость, вижу по твоему лицу. Но мне по-прежнему неясен закон, в котором три буквы могут быть заменены одной. И это никого не удивляет.
Преподаватель поворачивается к нам и глубоко вздыхает. «Опять вы… Ну, давайте, кто пойдет к доске?»
Не успела я начать свое оборонительное заикание, а ты уже встала. Подошла к доске, посмотрела на последний ряд цифр и угловатым почерком дописала ответ.
«Это… правильно. А нельзя ли нам теперь увидеть, как ты пришла к этому? Чтобы чему-то научиться сегодня».
«Разве это не очевидно?» – спросила ты его и подвернула ступню. Две девочки на парте перед нами обменялись злобными взглядами.
«О’кей, но… мы не видели процесс разложения на множители».
«Разве мы все должны видеть?»
«Ну, лично ради меня», – попросил преподаватель умоляюще, а ты закатила глаза, стараясь не рассмеяться. Стерла результат и дописала четыре строчки, которые до этого пропустила, вызвав у себя за спиной работу тридцати обезумевших ручек.