Пойти в политику и вернуться

Довольно часто по нашим материалам прокуратура и Следственный комитет возбуждали уголовные дела. Но специально к этому я не стремился. Есть основания – возбуждайте. Нет – прекрасно, значит, все можно поправить другими методами. Я специально не раз публично говорил, что мы не прокуратура, не ФСБ, не МВД, мы не правоохранительные органы. Если можно – сами предотвратите преступление, если можно – исправьте, если можно – подскажите. Всех не пересажаешь. Поэтому я этой гонкой не занимался, хотя многие этому удивлялись. Это же так звучно, смачно, вкусно – отчитываться посадками. Никогда этого не понимал. И не хотел, чтобы было, как у президента Белоруссии Александра Лукашенко, у которого Комитет государственного контроля сажает людей налево и направо. Я и в ФСБ, и в МВД не был сторонником бессмысленных репрессий – тем более сопротивлялся такому подходу в Счетной палате.

Меня больше интересовал возврат средств в бюджет. А здесь счет шел на десятки миллиардов рублей, которые мы сохранили. Это и предотвращенные хищения, и неэффективность тех или иных программ и проектов. Во всем мире Счетные палаты работают прежде всего в этом направлении. При мне мы вошли во все ведущие органы, объединяющие подобные учреждения. Три года я возглавлял Европейскую организацию высших органов финансового контроля (ЕВРОСАИ). В нее входят 49 национальных высших органов финансового контроля и Европейская счетная палата. Мы вошли в совет Международной организации высших органов аудита (ИНТОСАИ) в странах ООН. Работали в рамках Азиатской организации высших органов финансового контроля (АЗОСАИ). И российская Счетная палата везде оценивалась как одна из самых продвинутых среди подобных организаций. Полноценная, эффективно работающая европейская модель.

* * *

В первые же дни работы я позвонил Путину, договорились о встрече. Он меня поздравил. А потом в разговоре предложил: «Слушай, а посмотри приватизацию, что там было на самом деле». Поручение письменное не оформлялось, это был просто разговор. Я воспринял его как пожелание. Изучение итогов приватизации могло стать специальным направлением в нашей работе. И стало.

Мы создали большую группу, привлекли высококлассных экономистов, в 2001 году пригласили в качестве консультанта нобелевского лауреата по экономике Джозефа Стиглица, который прекрасно знал историю приватизации во всех странах Восточной Европы, и начали работать. Стиглиц, кстати, считал, что самая мошенническая приватизация из всех приватизаций в постсоветских странах была проведена в России.

Работа была очень сложной и продолжалась несколько лет. В результате появился итоговый документ, на основе которого в 2005 году мы выпустили книгу «Итоги приватизации 1993–2003 года». Это, конечно, не полный отчет о работе – скорее выжимка. Мы изучили историю приватизации 250 крупных предприятий, многие из них были оборонными, так что половина материалов сразу получила гриф «Секретно». Когда начали работать, среди людей, причастных к приватизации, буквально началась паника. Кто только ко мне не приходил с разговорами – и Чубайс, и Потанин, и Ходорковский… Их можно было понять, вся процедура приватизации в России действительно выглядела очень спорной. И не потому, что в правительстве в 90-е сидели злодеи, которые хотели грохнуть всю экономику и украсть миллиарды. Просто речь шла о коренной ломке всей экономической системы. И никто не знал, как это сделать, чтобы хозяйство поднялось из руин и заработало эффективно.

Пожалуй, разговоры с Михаилом Ходорковским были особенно показательны. Мы с ним знакомы давно – с 93-го. Умный, энергичный, как и многие комсомольцы последнего призыва, которые еще в должности секретарей комсомольских комитетов занялись коммерцией. Все они были довольно циничны и привыкли действовать «на грани». Ходорковский выстроил отличный бизнес, высокотехнологичный, прибыльный. И решил, что ему по силам и политические задачи. Так, как он их тогда понимал. Я же помню все эти разговоры – парламент куплю, коммунистам заплачу, проголосуют, как надо… Наверное, у него были основания на это рассчитывать, но надо было понимать, что ты при этом получаешь противников, не менее энергичных и не менее циничных. Я ему тогда сказал: «Ты доиграешься». Но он, конечно, плевать хотел на мои советы. При этом уже к концу 90-х Ходорковский понимал, что нефтяное счастье свалилось на него по стечению обстоятельств. Он умел считать и признавал, что пришло время делиться и жить по-новому. Когда мы с ним общались в Счетной палате, он прямо говорил о компенсациях со стороны крупного бизнеса. Но Ходорковский с конца 90-х пошел в политику. Кремлю это не понравилось, его пытались поставить на место. Он уперся. Один раз публично наехал на президента, второй раз. Ну и тут же попал под раздачу. Найти компромат на каждого из тех, кто выстроил в те годы бизнес-империю, было делом техники. Другой вопрос, что искали не у всех.