Пока дышу

Оазис не слишком велик. Шейх Аббас рассказывал, что раньше были и другие — огромные, где стояли целые города. Но те исчезли, а этот — остался. Он принадлежал одному человеку, богачу. Что такое «богач», Умар не знает и не понимает, зачем одному человеку жить в целой крепости, за высокими стенами? Теперь там обосновались Варазет Аллах — наследники Аллаха, так они себя называют. И никого, кроме них, не осталось на многие и многие дни пути в любую сторону: хоть до побережья, хоть до наполовину занесённых песком «городов костей» — мест, где когда-то жили все люди, хоть до покрытых ржавчиной и следами большого огня скоплений искорёженного железа в пустыне — «заводов».

Солнце едва высвечивает чёрный край горизонта огненной полосой, над головой ещё можно считать звёзды, и холод пробирает тело до мурашек. Умар, неслышный и невидимый в предрассветной тени, застыл у кромки бархана. Если высунуть голову — оазис можно угадать по высветившемуся шпилю минарета. Варазет Аллах не утруждают себя утренними молитвами, а Умар с тоской бросает взгляд на восток, бормоча извинения Всевышнему. Чуткое ухо жителя пустынь разбирает звук шагов там, где никто бы его не услышал. Песок выдаёт крадущихся в темноте и сообщает, что они не враги — шаги мелкие, семенящие.

Сердце Умара совершает кульбит, в висках стучит кровь.

— Амина, сюда! — его шёпот не громче дуновения ветра, но он услышан.

Ниже по склону через гребень переваливают и исчезают в чернильной тьме несколько неясных фигур. Умар спешит навстречу.

— Скорее! — шёпот обжигает губы, воспламеняясь от близости несбыточного.

Тонкая рука обхватывает его запястье, такая же горячая, сжигаемая тем же огнём страха и желания. Они торопятся прочь, в пустыню, пока солнце не высветило следы на песке. «Аллах! Дай волю ветру! Аллах!» — беззвучно молится Умар. В ответ на его мольбу, словно насмешка, раздаются далёкие крики — в оазисе обнаружили пропажу. Шесть теней бегут со всех ног, больше не таясь.