Пока дышу - надеюсь

— Да, больше ничего и не скажешь. Какой ужас, куда делась честь?!

— Какая честь? О чём вы говорите? Нет уже никакой чести. Солдаты плюют в офицеров, а те только утираются, за редким исключением. Кадровых осталось совсем немного. Нам нужно держаться, насколько это возможно. Да дело не только в Керенском. Вот уже под Верховным главнокомандующим Алексеевым кресло шатается. Ходят слухи, что им очень сильно недовольны во Временном правительстве.

— Эх, — едва слышно грустно вздохнул генерал Радкевич, расстраиваясь от услышанного. У командующего Петроградским гарнизоном сложились доверительные отношения с генералом Минутом. Делить им было нечего, а уважать друг друга было за что.

— Эх, — второй раз вздохнул Радкевич. — Вы же знаете, Виктор Николаевич, что Гучков — это одно, а Петросовет — совсем другое. Ещё и Керенский своё слово не сказал. Он уже вовсю развернулся со своим министерством внутренних дел, и что дальше ожидать от него — неизвестно.

Но нет худа без добра. Гучков ушёл в отставку и сейчас в тюрьме. Не нравилось ему быть военным министром, да и не обучен он этому. Наворотил кучу дел, что и сам разгрести их не может. А вот кто ему будет заменой, большой вопрос. Корнилова-то убрали неспроста. Да и что он мог сделать в таких условиях?

— Действительно?! — усмехнулся в ответ Минут. — Вы, уважаемый Евгений Александрович, слишком хорошего мнения о нём и Алексееве. Один, то есть Корнилов, вручил медаль за убийство в спину собственного офицера. Другой помог императору отречься от престола. Вы, я думаю, догадываетесь, почему?

— Не будем о грустном, — откликнулся на это Радкевич. — Вы сказали, что Алексеев не в почёте у кадетов и социалистов. А кого прочат ему на замену?

— Брусилова.

— Что же, это весьма достойный офицер. Грамотный и решительный. Несомненно, он подойдёт.

— Возможно, но вам не кажется, Евгений Александрович, хоть я и сам не без греха, но… Вам, всё же, не кажется, что генерал-адъютант, бывший на очень хорошем счету у императора, вдруг, как по мановению волшебной палочки, превращается из преданного сторонника самодержавия в ярого приверженца революции? Он нацепляет на себя красный бант и потрясает красным флагом, утверждая, что он всегда был в душе революционером. Это как понять?

— Виктор Николаевич, каждый ответит за свои поступки перед богом! Нам же придётся отвечать и за свои. Мы все выбрали этот путь и теперь слишком поздно с него сходить. Моё личное мнение таково, что надо служить любому правительству, которое борется за государство и не желает его гибели. Пока я этого не вижу. Всё смешалось в доме Облонских, я вам скажу. Вспоминаются стихи Лермонтова о Бородинском сражении: «Смешались в кучу кони, люди, и залпы тысячи орудий слились в протяжный вой…»

— Вы правы. А между тем, положение на фронтах весьма тревожно. Немцы перебрасывают на Северный флот боевые припасы, продовольствие и пехотные дивизии. Генерал Рузский предполагает их наступление с целью занятия Петрограда.

А между тем, он и сам может начать наступление на немцев с наиболее выгодных направлений. С Двинского района, с Рижского плацдарма и между озёрами Дрисвяты и Нароч. Командующий Западной армией генерал Гурко всех убеждает, что летнюю кампанию нужно начинать на Румынском фронте с удара на Балканы. Или силами Юго-Западного фронта на Львовском направлении.

— Но вы же видите, — обратился Минут к Радкевичу, — что сейчас происходит? Гучков уже уволил либо сместил шестьдесят процентов лиц высшего командного состава. Каледин и Лечицкий сами отказались с ним работать, шесть командующих армиями сняты. Сняты пять начальников штабов фронтов и армий, тридцать пять корпусных командиров!

И это все высший генералитет, не говоря уже о командирах дивизий и ниже. Вторым актом его деятельности было столь же быстрое переустройство всего внутреннего уклада внутренней жизни войск, на совершенно неприемлемых условиях.

По инициативе Гучкова и Родзянко в войска прислали комиссаров. А Петросовет, будь он неладен, каждый день шлёт своих агитаторов в войска. Они призывают к неповиновению начальству, выборности командных должностей. Производятся аресты офицеров, что, конечно же, не добавляет им авторитета.

— Я с вами полностью согласен, — ответил Радкевич, — а кроме того, позволю себе заметить, что близок тот час, когда части будут совершенно негодными к бою. Упадок духа, замеченный в офицерской среде, как следствие недоверия и травли, не обещает победы. Это можно понять, особенно, принимая во внимание, что исключительно на офицерском составе всякой и особенно нашей армии, зиждется её сила.

— Согласен с вами. Да, немцы понимают это. У них уже призваны на войну мужчины всех возрастов от 17 до 45 лет, а их заводы задыхаются от нехватки рабочей силы. У них не хватает продовольствия. И это тогда, когда у нас хватает и рабочих рук, и продовольствия. А наши рабочие бастуют, требуя ещё большего повышения зарплат?