Пока еще ярок свет… О моей жизни и утраченной родине

Было решено, что мы с Наташей проведем лето у тети Жени. Послали телеграмму, чтобы она приехала за нами. Она приехала через несколько дней, и мы отправились вместе с ней в ее усадьбу Красный Кут в Самарской области. Мама и Ксения должны были на следующей неделе поехать к папе в Мариуполь.

Я была немного нездорова и не ходила в школу, когда решили ехать в Красный Кут, поэтому я не могла даже ни проститься с классом, ни предупредить Лизу о моем отъезде, так как не знала ее адреса.

За день до нашего отъезда она сама пришла меня навестить. Ничуть не смущаясь, она вошла в дом, энергично пожала мамину руку и объяснила, что, не видя меня в классе, пришла, чтобы принести мне домашнее задание. Я увела ее в свою комнату и сказала ей: «Лиза, мы уезжаем, мы покидаем Петроград. Может быть, навсегда». Говоря это, я поняла то, что суета перед поездкой не позволяла мне осознать в полной мере: я теряла своего лучшего друга.

Лиза не могла долго оставаться, потому что ее ждали дома. Она не любила нежностей. Прощаясь, она похлопала меня по плечу. Выйдя за дверь, она обернулась ко мне в последний раз, и я поняла, почему ее лицо всегда казалось мне знакомым: она была немного похожа на великую княжну Татьяну.

Лиза произвела у нас дома плохое впечатление. Мама сказала мне: «Разве во всем классе ты не могла найти подругу получше? Она из народа. Ее даже не научили, как делать реверанс, она первая протягивает руку и ходит как солдат. Ксения приводит домой друзей из нашего круга. Как получилось, что ты не можешь отличить хорошо воспитанных девочек от тех, которые из простой среды?»

Да, это, несомненно, так, мама совершенно права, Лиза из простой среды. Но вот только она лучше всех девочек, которых я знала до нее. У нее есть свое собственное мнение, она умеет слушать, сочувствовать и утешать, и я хотела бы походить на нее.

Путешествие в Красный Кут

Никогда прежде я не ездила далеко и не видела, как устроены русские поезда дальнего следования. Купе предназначались для четырех человек. Они были достаточно просторными, чтобы каждому там было удобно, несмотря на закрепленные верхние места.

В каждом вагоне был свой проводник. Наш был круглолицый, он радостно улыбнулся нам, как бы приглашая нас в свидетели, что для него большое удовольствие обслуживать путешественников. С отеческой заботливостью он помог нам разместиться. «Рад служить», – ответил он на наши благодарности, по-военному беря под козырек.

Наш поезд отправлялся рано. Я озябла от утренней прохлады. Тетя Женя велела мне лечь на одну из верхних полок и накрыла меня пальто. Через окно я видела серые здания, склады, затем маленькие отдельные домики среди огородов и молодых березовых перелесков. Петроград был уже далеко позади.

В те времена поезда в России ходили не особенно быстро. Они словно убаюкивали неторопливым перестуком колес.

Чуть позже проводник пришел установить планшет, который должен был служить нам столом; он наполнил наш чайник кипятком для чая, и мы открыли свои корзинки с едой: завернутые в салфетки, там были восхитительные пирожки, мясные котлеты, баранки, крендели и печенье разных видов. Все это казалось вкуснее, чем дома, в обычной обстановке. Русские всегда берут с собой в дорогу много еды; говорят, что эта древняя привычка возникла во времена, когда путешествия были долгими и непредсказуемыми и необходимо было на всякий случай запастись провизией.

В тот же вечер мы были в Москве. Наш вагон должны были перевести на другой путь. Поев борща в буфете на вокзале, мы погуляли вдоль поезда, к которому прицепили наш вагон. Люди в немного наигранном оживлении суетились перед отъездом, железнодорожный рабочий постукивал маленьким молоточком по каждому колесу вагона. Паровоз с шипением выбрасывал огромные струи пара, скрывавшие от нас голову поезда.

Сигнал к отправлению давал колокольчик, подвешенный в середине перрона. При первом сигнале колокола люди начинали торопиться, при втором – обниматься, давать последние наставления: «Пишите, не забывайте нас, храни вас Бог». Провожающие отходили от поезда, несколько опоздавших пробегали туда или обратно. При третьем сигнале колокола путешественники делали крестные знамения: «Слава Богу». Взревел отрывистый гудок паровоза, мы ощутили толчок, и вокзальные строения начали медленно отплывать назад. Поехали.

Было уже поздно, и мы легли спать. Пока горел свет, я могла видеть только свое отражение в оконном стекле. Но когда выключили все, кроме маленького ночника, я отодвинула занавески: в лунном свете я различала деревья и поляны, затем поля и холмы, затем снова деревья. Я бодрствовала в одиночестве, лицом к лицу с этой страной, которая раскрывала передо мной сокровенную тайну своей ночной жизни, одновременно грустную и восхитительную. Первые строки нового стихотворения тихо поднимались из глубины сознания. Они запинались, меняли ритм и форму и не определившимися еще словами легко разговаривали с ветром, который уносил меня вдаль, как осенний листок, оторванный от родного дерева.