Читаем Пока еще ярок свет… О моей жизни и утраченной родине полностью

Поезд мчался без остановок на маленьких станциях, слабо освещенных несколькими фонарями, слышался короткий гудок паровоза, вагоны подрагивали на стрелках, затем продолжали свой путь в том же монотонном ритме.

Я не хотела засыпать, чтобы ничего не упустить из этих удивительных моментов, мне было так хорошо, пейзажи за окном были настолько сказочными, настолько полными неведомого значения. Но мне слишком хотелось спать…

Когда я проснулась, солнце стояло уже высоко. Тетя Женя, как всегда, была бодрой и безупречной в своем платье из белого батиста в тонкую серую полоску. Она хлопотала над корзинкой с продуктами, не догадываясь, что я ее вижу. Мне было очень приятно смотреть на нее, и я думала, что, если сказать ей: «Тетя Женя, я так люблю тебя, я счастлива, что еду с тобой, в твой дом, где все должно быть таким же свежим и опрятным, как ты», но я была слишком нерешительной. И потом, разве это не смешно и неуместно, говорить о своих чувствах? Так этого и не случилось.

Чайник был уже на столе. В дверь заглянул проводник, чтобы убедиться, что у нас есть все необходимое. Тетя Женя поблагодарила его, и он засмеялся от удовольствия, из вежливости прикрыв рот рукой.

На следующий день мы прибыли в Саратов, в город, где я родилась. Нужно было сойти с поезда и сесть на судно, чтобы переправиться через Волгу. Я заранее радовалась, что увижу ее.

Воистину русская река Волга со своими крупными притоками протянулась более чем на двенадцать тысяч километров, а в среднем течении была шириной в несколько километров. С незапамятных времен она вдохновляла народных поэтов. Воспевая ее свободное и широкое течение, к ней обращались: «Волга, Волга, мать родная…»

В тот день был сильный туман, вокруг ничего нельзя было различить, только низкие и серые волны, бьющиеся о борта нашей лодки. Я была очень разочарована, что не увидела Волгу во всей ее красе.

Наш вагон, переправленный на другой берег, ждал нас у пристани, где мы сошли на берег, и проводник приветствовал нас широким взмахом руки, как старых добрых знакомых.

Наташа начала скучать. Она ходила взад и вперед по коридору, прыгала на одном месте. Наконец она села у окна и стала барабанить пальцами по доске, которая заменяла нам стол; слушая эти звуки, она представляла себе, что это клавиатура. Имитируя жесты игры на фортепиано, она пела старомодные сентиментальные романсы, над которыми в наше время уже подшучивали: «После нашей первой встречи – у ручья – я постоянно думаю о тебе».

Я удивлялась, что тетя Женя не бранит ее. Она смотрела на нее с улыбкой. Многие пассажиры останавливались у нашей двери, смеялись и аплодировали. И Наташа пела все громче и громче, добавляя аккорды, пробегая пальцами по своей воображаемой клавиатуре. Завершая игру, она подняла взор к потолку, тряхнула локонами, и ее руки замерли в воздухе после финального аккорда.

Откуда взялось глубокое чувство неловкости, которое я испытала, глядя на нее, и почему мне было стыдно за свою сестру? Не знаю. Наташа была милой девочкой, очень живой и непосредственной, ей только что исполнилось восемь лет, и ее импровизация была, конечно, очень забавной и очаровательной.

Мы прибыли в Красный Кут поздно вечером. Нас ждали только на следующее утро, и на вокзале нас никто не встречал. Ночь была темная. Вокруг станции, тускло освещенной уличными фонарями, стояла плотная стена мрака. Когда мы сошли с поезда, начальник станции пришел поприветствовать тетю Женю, и, пока они разговаривали, наш поезд, медленно покачиваясь, длинной чередой вагонов проследовал перед нами, затем пошел быстрее и погрузился в ночь. Вскоре вдали виднелись только два огонька последнего вагона, один красный, другой зеленый.

Несколько минут назад я была еще в поезде и была частью группы пассажиров, которых он вез. Теперь они были далеко. Я же стояла на платформе маленькой незнакомой станции, одна перед лицом своей судьбы. Я была очарована этим неповторимым моментом, не в силах облечь в слова то, что я чувствовала. Потом я заметила, что осталась одна посередине платформы, а тетя Женя и Наташа уже подошли к выходу. Я побежала их догонять.

Начальник вокзала дал экипаж, чтобы нас отвезли домой. Он пахнул кожей, рессоры скрипели, два фонаря освещали желтым светом размокшую дорогу, и брызги воды вылетали из-под копыт лошадей. По сторонам дороги едва различимо виднелись маленькие невысокие дома и ограды садов. «Вот и приехали», – заявила тетя Женя, и экипаж остановился перед высокими воротами. Кучер крикнул: «Эй, люди добрые, открывайте, ваша барыня здесь». Кто-то пробежал по гравию, послышались голоса. Ворота распахнулись, и в глубине аллеи показался большой квадратный дом. За его окнами передвигались маленькие огоньки. Кузина Алиса вихрем сбежала по ступенькам крыльца нам навстречу.

Перейти на страницу:

Все книги серии Семейный архив

Из пережитого
Из пережитого

Серию «Семейный архив», начатую издательством «Энциклопедия сел и деревень», продолжают уникальные, впервые публикуемые в наиболее полном объеме воспоминания и переписка расстрелянного в 1937 году крестьянина Михаила Петровича Новикова (1870–1937), талантливого писателя-самоучки, друга Льва Николаевича Толстого, у которого великий писатель хотел поселиться, когда замыслил свой уход из Ясной Поляны… В воспоминаниях «Из пережитого» встает Россия конца XIX–первой трети XX века, трагическая судьба крестьянства — сословия, которое Толстой называл «самым разумным и самым нравственным, которым живем все мы». Среди корреспондентов М. П. Новикова — Лев Толстой, Максим Горький, Иосиф Сталин… Читая Новикова, Толстой восхищался и плакал. Думается, эта книга не оставит равнодушным читателя и сегодня.

Михаил Петрович Новиков , Юрий Кириллович Толстой

Биографии и Мемуары / Документальное

Похожие книги

Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище
Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище

Настоящее издание посвящено малоизученной теме – истории Строгановского Императорского художественно-промышленного училища в период с 1896 по 1917 г. и его последнему директору – академику Н.В. Глобе, эмигрировавшему из советской России в 1925 г. В сборник вошли статьи отечественных и зарубежных исследователей, рассматривающие личность Н. Глобы в широком контексте художественной жизни предреволюционной и послереволюционной России, а также русской эмиграции. Большинство материалов, архивных документов и фактов представлено и проанализировано впервые.Для искусствоведов, художников, преподавателей и историков отечественной культуры, для широкого круга читателей.

Георгий Фёдорович Коваленко , Коллектив авторов , Мария Терентьевна Майстровская , Протоиерей Николай Чернокрак , Сергей Николаевич Федунов , Татьяна Леонидовна Астраханцева , Юрий Ростиславович Савельев

Биографии и Мемуары / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное
Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ
Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ

Пожалуй, это последняя литературная тайна ХХ века, вокруг которой существует заговор молчания. Всем известно, что главная книга Бориса Пастернака была запрещена на родине автора, и писателю пришлось отдать рукопись западным издателям. Выход «Доктора Живаго» по-итальянски, а затем по-французски, по-немецки, по-английски был резко неприятен советскому агитпропу, но еще не трагичен. Главные силы ЦК, КГБ и Союза писателей были брошены на предотвращение русского издания. Американская разведка (ЦРУ) решила напечатать книгу на Западе за свой счет. Эта операция долго и тщательно готовилась и была проведена в глубочайшей тайне. Даже через пятьдесят лет, прошедших с тех пор, большинство участников операции не знают всей картины в ее полноте. Историк холодной войны журналист Иван Толстой посвятил раскрытию этого детективного сюжета двадцать лет...

Иван Никитич Толстой , Иван Толстой

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное