Пока еще ярок свет… О моей жизни и утраченной родине

В прихожей, где прислуга зажгла масляные лампы, стоял муж тети Жени, наш дядя Александр, которого я никогда раньше не видела. По рассказам бабушки я представляла его себе более строгим. Это был высокий и стройный человек с тусклыми темно-русыми волосами, и его бледноватое лицо делало его неприметным. Улыбаясь, он смотрел, как радуется его дочь. Возле него стояла дама. Она протянула нам руку, когда мы сделали реверанс. Это была Ольга, сестра дяди Александра. Она была похожа на брата, и у нее были такие же темно-русые волосы.

Я не видела Алису больше года. Она заметно выросла и казалась старше меня. Она относилась ко мне немного свысока, и ее манеры были не такими, как в Петрограде, когда она жила у нас. На следующий день я поняла причину. Отец обожал ее, он любил видеть ее веселой, ловкой и оживленной. И в ответ на его спонтанное желание она, отчасти вынужденно, играла роль беззаботной и веселой девушки. Алиса и дядя Александр понимали друг друга с полуслова, с полуулыбки, создавая свой собственный мир для двоих. И я сразу увидела, что для тети Жени вход в этот мир закрыт.

Дом тети Жени

Красный Кут расположен к востоку от Волги, на границе степи, простирающейся до самого Каспийского моря. Если, выйдя из дома, повернуть направо, придешь к мосту через речку Еруслан, которая впадает в Волгу, в этом месте ширина Еруслана около пятнадцати метров.

На другой стороне реки установлен насос, подающий воду на большие киргизские огороды. Ночью через открытое окно мы любили слушать ее нежное, успокаивающее журчание.

На следующий день после прибытия мы пошли гулять по степи. Я видела ее впервые и не ожидала, что испытаю такой шок.

Небо над степью было необъятным. Я была знакома главным образом с Прибалтикой, с краем озер и лесов Финляндии; никогда еще я не видела небо таким необъятным, таким глубоким.

Возле деревни степь была слегка холмистой, и с вершин холмов открывалась широкая панорама. Степи не было видно ни конца, ни края, горизонт тонул в легкой фиолетовой дымке. Вдали вырисовывались два кургана: могилы вождей кочевых племен, которые ходили по степям прежде, чем в этой местности поселились славяне. Курганы достигали шести метров в высоту. Рассказывали также о стелах, по форме напоминающих человека. Я видела одну, на которой можно было различить очертание лица и округлые контуры глаз. Много веков назад кочевники воздвигли свои стелы, и степь хранила воспоминания об этих давно исчезнувших племенах. То тут, то там груды костей: лошадей или каких-то других животных. Иногда оставался только череп: череп это или странный белый камень – издали не разберешь.

Местами степь покрыта «ковылем» – травой, листья которой с одной стороны зеленые, а с другой серые. При малейшем ветерке по нему пробегают серебристые волны.

В жаркий летний день на фоне тишины слышится легкое стрекотание и жужжание поднимающихся из травы насекомых. Время от времени вдалеке раздается похожий на короткое рыдание крик птицы. Безлюдное, нескончаемое, берущее за душу одиночество степи… С чем сравнить то странное чувство, которое охватывает в ней человека: сожаление, мечты, ностальгическое ожидание?

Так же, как у нас дома в Петрограде, в столовой тети Жени была большая карта с линией фронта, отмеченной красной шерстяной ниткой: теперь она проходила далеко позади наших границ, потому что в апреле 1915 года австрийско-германские войска атаковали русскую армию, боеприпасы которой, израсходованные в первых сражениях, пополнялись крайне медленно. Сражаясь по большей части штыками, без поддержки артиллерии, молчавшей из-за отсутствия снарядов, русские отступали шаг за шагом в течение всего лета и несли огромные потери.

По словам дяди Александра, каждый миллиметр отступления этой красной нити стоил тысяч русских жизней. И в моем воображении эта нить превращалась в красные кровавые шрамы наших солдат. Я упрекала себя за то, что этим чудесным летом предавалась радостям жизни, не думая об их страданиях.

Мы мало видели дядю Александра. Он уезжал раньше, чем мы просыпались, и проводил день на своих складах с сельскохозяйственными орудиями и техникой. Он был чрезвычайно доброжелателен к нам и очень нас баловал, особенно Наташу, самую младшую, и не знал, что бы придумать, чтобы доставить ей удовольствие.

На одной из его ферм должна была опороситься свиноматка. Наташа с нетерпением ожидала рождения поросят, полагая, что сможет играть с ними. Они появились на свет в тот день, когда, приболев, она оставалась в постели. Она непременно хотела увидеть поросят, она плакала, прятала лицо в подушку, не хотела ничего слышать в утешение… В конце концов дядя Александр принес одного из новорожденных домой, вымыл его с мылом и, завернув в банное полотенце, дал Наташе. Наташа была разочарована поросенком: он был черный, с продолговатой головой, не был похож на маленьких розовых поросят с картинок в ее книжках и издавал душераздирающие крики.