Читаем Пока еще ярок свет… О моей жизни и утраченной родине полностью

Вернувшись в школу в 1916 году, я снова встретилась со всеми учителями, которые были в прошлом году, в том числе с нашей дорогой Матрешей. Каждые две недели мы писали сочинение, один раз на заданный сюжет, другой раз – на свободный. Однажды нам дали такую тему: «Опишите пейзаж или место, которое, как вам кажется, соответствует вашему характеру». Я колебалась. Изобразить сосны и высокое небо Антреа или белые ночи? Великолепие степи или Петроград и Неву с ее гранитными набережными? В моем сердце было достаточно места для всех этих своеобразных пейзажей. Наконец я придумала название: «Побережье Финского залива». Было очень трудно вспомнить этот пейзаж и сказать, почему мне кажется, что он отвечает моему характеру. Сочинение мое было коротким и, как я полагала, неудачным. Речь в нем шла о мелких водах залива, его невысоких серых волнах, легком поднимающемся тумане. Серое небо, серое море, низко летают серые чайки, пустынный пляж. Все серое и серебряное, и в этой монотонности я чувствую себя одинокой, но сильной в своем одиночестве, грустной, но полностью принимающей бытие и любящей эту грусть. Сочинение казалось мне напыщенным и романтичным, но Матреша нашла его очень хорошим.

Она имела обыкновение читать в классе лучшие сочинения и прочла мое так спокойно и проникновенно, что я с трудом узнавала свой текст. Затем, на перемене, она сказала мне: «У тебя есть священный дар писателя».

Для молодежи моего времени слова «священный дар» означали дар, который несет в себе требование добровольных обязательств.

В тот день я вернулась домой возбужденная, наполненная безудержной радостью, мечтающая о литературном творчестве.

Наша кухарка Анюта

Это был счастливый год, повсюду я находила друзей, даже дома среди нашей прислуги. У нас их было несколько: кучер, который жил со своей женой в маленьком домике возле конюшен, две горничные, Катюша и Анна, и кухарка, которую тоже звали Анна. Чтобы их различать, кухарку называли Анюта. Муж Анюты был на фронте, и она жила у нас со своим маленьким семилетним сыном Гришкой.

Однажды Анюта попросила меня написать письмо ее мужу, потому что сама не умела писать. Она принесла пачку бумаги для писем. В углу каждого листа была своя картинка, всегда очень трогательная: ласточка, несущая в клюве конверт, два голубка друг напротив друга, ветви с цветами и т. д. Письмо, несомненно, уже сложилось в ее голове, и я красивым почерком писала слова под ее диктовку: «Дорогой мой муж Лева, пишу тебе, чтобы сказать, что я в добром здравии, так же как и Гришка, с которым мы каждый вечер молимся за тебя, я хочу, чтобы он не забывал и почитал отца. Еще хочу сказать, что получила твое письмо, спасибо за все приветы». Потом шли какие-нибудь новости, которые Анюта получала из их деревни. Заканчивалось письмо так: «Обнимаю тебя, дорогой Лева, остаюсь твоей законной и любящей супругой, Анюта».

Несколько раз в месяц Анюта стучала в дверь моей комнаты и говорила: «Я о письме, барышня, пожалуйста, позвольте снова воспользоваться вашей добротой». Она садилась напротив меня, протягивала бумагу, и мы писали письмо Леве, которое, помимо небольших изменений, всегда было одинаковым. Приближалось Рождество. Из ее писчей бумаги мы выбрали листок с картинкой, подходящей к случаю, и написали как обычно. Когда мы заканчивали письмо, Анюта выглядела смущенной. Она сказала:

– Приближается праздник, наверное, ему одиноко, и он тоскует по своей семье. Может быть, мы можем ему еще что-нибудь сказать?

– Что ты хочешь написать ему, Анюта?

– Что я думаю о нем или что-то вроде этого, – сказала Анюта, и глаза ее наполнились слезами.

Я долго думала. Что может написать жена своему мужу, чтобы сказать ему, что она его любит? Наконец, сделав множество черновиков, с согласия Анюты я написала: «Я все время думаю о тебе и о твоем возвращении, когда мы снова будем счастливы вместе, как прежде».

Однажды зимой, когда я после полудня вернулась с занятий и Анюта открыла мне дверь, на ней лица не было. Жандармы принесли Анюте письмо, в котором говорилось, что ее муж погиб на фронте, сражаясь, как герой. Я побежала на кухню. Анюта сидела за большим столом, в центре, и чистила картофель. Большие слезинки непрерывно сбегали по ее лицу и падали на руки. Я обняла ее и почувствовала, как моя щека прикоснулась к ее горячей и мокрой щеке.

– Анюта, моя дорогая Анюта, оставь картошку, я почищу ее за тебя с Анной, пойди отдохни немножко.

– Это неважно, ничего, барышня, с картошкой или без картошки, они убили его, моего Леву.

Ее лицо было опухшим и влажным, время от времени она вытирала его фартуком, но ее сильные крестьянские руки, не дрогнув, продолжали свою работу. Это была моя первая встреча с настоящей бедой.

Позже жандармы принесли Анюте обручальное кольцо мужа, цепочку с маленьким серебряным крестиком, кошелек с несколькими монетами и пачку писем, написанных моей рукой, в которой я узнала письмо, написанное на Рождество, и увидела слова «счастливы, как раньше».

Перейти на страницу:

Все книги серии Семейный архив

Из пережитого
Из пережитого

Серию «Семейный архив», начатую издательством «Энциклопедия сел и деревень», продолжают уникальные, впервые публикуемые в наиболее полном объеме воспоминания и переписка расстрелянного в 1937 году крестьянина Михаила Петровича Новикова (1870–1937), талантливого писателя-самоучки, друга Льва Николаевича Толстого, у которого великий писатель хотел поселиться, когда замыслил свой уход из Ясной Поляны… В воспоминаниях «Из пережитого» встает Россия конца XIX–первой трети XX века, трагическая судьба крестьянства — сословия, которое Толстой называл «самым разумным и самым нравственным, которым живем все мы». Среди корреспондентов М. П. Новикова — Лев Толстой, Максим Горький, Иосиф Сталин… Читая Новикова, Толстой восхищался и плакал. Думается, эта книга не оставит равнодушным читателя и сегодня.

Михаил Петрович Новиков , Юрий Кириллович Толстой

Биографии и Мемуары / Документальное

Похожие книги

Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище
Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище

Настоящее издание посвящено малоизученной теме – истории Строгановского Императорского художественно-промышленного училища в период с 1896 по 1917 г. и его последнему директору – академику Н.В. Глобе, эмигрировавшему из советской России в 1925 г. В сборник вошли статьи отечественных и зарубежных исследователей, рассматривающие личность Н. Глобы в широком контексте художественной жизни предреволюционной и послереволюционной России, а также русской эмиграции. Большинство материалов, архивных документов и фактов представлено и проанализировано впервые.Для искусствоведов, художников, преподавателей и историков отечественной культуры, для широкого круга читателей.

Георгий Фёдорович Коваленко , Коллектив авторов , Мария Терентьевна Майстровская , Протоиерей Николай Чернокрак , Сергей Николаевич Федунов , Татьяна Леонидовна Астраханцева , Юрий Ростиславович Савельев

Биографии и Мемуары / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное
Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ
Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ

Пожалуй, это последняя литературная тайна ХХ века, вокруг которой существует заговор молчания. Всем известно, что главная книга Бориса Пастернака была запрещена на родине автора, и писателю пришлось отдать рукопись западным издателям. Выход «Доктора Живаго» по-итальянски, а затем по-французски, по-немецки, по-английски был резко неприятен советскому агитпропу, но еще не трагичен. Главные силы ЦК, КГБ и Союза писателей были брошены на предотвращение русского издания. Американская разведка (ЦРУ) решила напечатать книгу на Западе за свой счет. Эта операция долго и тщательно готовилась и была проведена в глубочайшей тайне. Даже через пятьдесят лет, прошедших с тех пор, большинство участников операции не знают всей картины в ее полноте. Историк холодной войны журналист Иван Толстой посвятил раскрытию этого детективного сюжета двадцать лет...

Иван Никитич Толстой , Иван Толстой

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное