Пока еще ярок свет… О моей жизни и утраченной родине

Сидя на полу на расстеленном полотнище ткани, я помогала Анне и Анюте пришивать ленту и рассуждала о том, что над нашей родиной поднимается новый рассвет, который принесет свободу, достоинство, образование и счастье для всех. Старая прачка сидела за кухонным столом, пила чай, грустно покачивая головой: «Нет, все это очень хорошо и красиво говорится, но вот в жизни не так, всегда будут бедные люди с одной стороны и хитрые хапуги с другой». Я посмотрела на сеточку мелких морщин вокруг ее рта, на искривленные пальцы ее рук и вдруг почувствовала, что мои слова звучали фальшиво, что они были догматическими и менторскими и энтузиазм их был наигранным.

На следующий день по главным улицам города шли колонны с транспарантами: «Третий Интернационал», «Пролетарии всех стран, соединяйтесь». То здесь, то там пели «Интернационал», несколько камней полетели в витрины магазинов. Папа сказал тогда: «Это начинается», и в самом деле «это» начиналось, но никто в Мариуполе не понимал серьезности ситуации.

Россия стояла на перекрестке дорог, ее будущее было неясно, нестабильно и угрожающе. Все в Мариуполе волновались, но отсутствие информации, с одной стороны, и закоренелое и упорное убеждение, что Россия всегда сможет преодолеть опасности и всегда выйдет победительницей из всех несчастий, с другой стороны, поддерживало надежду, что, может быть, в конце концов все образуется.

Ксения приближалась к своему семнадцатилетию. В то время она была очень красива; ее свежий цвет лица, легкие белокурые волосы, большие глаза, мечтательные и нежные, повсюду привлекали к ней внимание. В городе ее называли «очаровательным созданием», она действительно походила на существо из сновидения.

Почти каждый вечер наш дом был полон молодых людей, из своей комнаты я слышала игру на фортепиано, гитаре и мандолине. У Ксении был красивый голос, и она обворожительно пела цыганские романсы и русские народные песни.

Одним из самых усердных завсегдатаев нашего дома был очень высокий и худощавый человек, немного сутулый. Ему было тридцать пять лет, он был сыном богатого судовладельца, чьи суда обеспечивали перевозку грузов между Мариуполем и Марселем. Его имя – Александр Хараджаев, но знакомые называли его уменьшительно: Аля.

Когда Аля приходил к нам, он приводил с собой одного из своих дядей, Ивана Ивановича. Ивану Ивановичу было, вероятно, от сорока пяти до пятидесяти лет, невозможно было точно определить его возраст. Он учился на инженера в Харькове. Ему нравилась студенческая жизнь, и, поскольку у него был некоторый доход, он мог позволить себе не искать работу немедленно. Он провел еще несколько лет в Харькове, занимаясь на различных факультетах, и это, вероятно, сделало бы его тем, кого в России называют «вечным студентом», если бы ему не пришлось взяться за строительство дома в Мариуполе для себя и двух своих сестер на земле, которой они владели все вместе, возле Хараджаевых.

Сестры сказали ему, что надо воспользоваться присутствием в семье инженера, чтобы избежать расходов на архитектора, и Иван Иванович остался строить дом в Мариуполе.

Из-за нерешительности его сестер и их противоречивых порой указаний проектирование потребовало много времени. То же самое было со строительством, с его изменениями и последовательными улучшениями.

Тем временем муниципалитет настойчиво просил его о консультациях по некоторым техническим проблемам градостроительства, и таким образом он постепенно стал добровольным сотрудником, всегда доступным мэру, который был его двоюродным братом, и всем его многочисленным родственникам.

Когда дом был наконец построен, он поселился там с двумя сестрами и – поскольку одна из них была уже замужем – со своим зятем и больше не собирался менять своих привычек.

Шли годы. Его устраивала тихая и безмятежная жизнь в неторопливом и размеренном ритме. Сестры заботились о нем, и он оставил мысли о карьере.

Каждый день после обеда он совершал одну и ту же прогулку со своим двоюродным братом Альфредом, который жил в доме Хараджаевых; они несколько раз быстрым шагом проходили до конца улицы и обратно. Вечером, когда у Хараджаевых играли в вист, Аля отвинчивал раструб граммофона и пользовался им как рупором, чтобы позвать Ивана Ивановича.

Иван Иванович получал ряд русских и иностранных научных журналов, он добросовестно изучал их, а затем расставлял все в большем и большем количестве на полках своей библиотеки. Но его большие знания остались неиспользованными и служили только к его личному удовлетворению.

Он страдал от утомительного заболевания. В первые дни весны кожа на его лице краснела и покрывалась пятнами экземы, если он хоть мгновение находился на солнце. Это продолжалось в течение всего лета. В самый острый период заболевания он закрывался в своей комнате и в темноте предавался мрачным мыслям, преувеличивая впечатление, которое могло произвести его лицо, покрытое экземой. Возможно, это было по причине того, что он никогда не был женат.