Пока еще ярок свет… О моей жизни и утраченной родине

В тот период мама сильно изменилась. У нее появились глубокие круги под глазами, и ее озабоченный взгляд все время переходил от одного предмета к другому. Она, которая никогда не работала своими руками и говорила о себе, что была бездельницей и легкомысленной женщиной, в эти тревожные часы испытывала потребность действовать. Она перекладывала свою одежду с места на место, наводила порядок в ящиках, из поношенного белья она вырезала маленькие кусочки батиста, разглаживала и делала из них платочки, обшивая кружевом, рисунок которого придумала сама. Ей говорили, что почти все они слишком маленькие и тонкие и ими невозможно пользоваться как носовыми платками, но она возражала, что, напротив, они очень хорошие.

Утром, как всегда безупречно причесанная, она приготовилась выйти из своей комнаты и привычным жестом прикоснулась пробочкой от флакона с духами за ушами, но уже долгое время все ее флакончики с духами были пусты. Тогда она села в гостиной в золотисто-желтое кресло и взяла из корзинки для рукоделия свои маленькие платочки и кусочки кружева. Ей только что исполнилось сорок лет. В день ее рождения Эрнест, который никогда не упускал возможности совершить бестактность, сказал ей: «Поздравляю Вас со вступлением в пятое десятилетие». Это задело ее.

Мама часто говорила о своей молодости и рассказывала нам, что происходило тогда в Саратове. О Петрограде она не вспоминала, а только о Саратове и своих поездках за границу с Ефимом, моим отцом. Она описывала нам Ниццу, Канны, Монако, Итальянскую Ривьеру и Венецию.

Была зима, у нас не было отопления. Улицы были завалены снегом. Часто отключали электричество. Мы жили в тоске и страхе за завтрашний день, но моя мать, в окружении батиста и кружева, создавала искусственный рай, наполненный солнцем и цветами на фоне сверкающего моря, вызывая в памяти рафинированную обстановку, красивые летние туалеты, легкие вечерние платья, которые восхитительно сидели на ней, рассказывая о своих прихотях красивой женщины и своих бесчисленных успехах в свете.

Многих наших знакомых арестовали. Никто не знал, что с ними случилось дальше. Мы никогда больше не слышали о них.

Люди говорили, что есть списки тех, кого арестуют, но никто не знал, из чьих имен они состояли: в них были люди, занимавшие высокое положение при прежнем режиме, но также и другие, в которых, казалось, не было ничего из ряда вон выходящего. Так, пришли арестовать заводского бухгалтера. Это был высокий худощавый человек с узкими плечами, который держался неуверенно, словно всегда хотел остаться незамеченным. Кто мог внести в роковой список этого безобидного и мягкого человека? В день, когда арестовали некоторых из его друзей, стало ясно, что все они были членами партии умеренных социалистов, от которой большевики хотели избавиться. Арестовали некоторых директоров заводов. Господин Розенбах спрятался на острове, образованном рукавами Днепра, где летом был трактир.

Нам стало не хватать угля и дров для отопления. Печь разжигали только в столовой, которую было легче нагреть, чем большую гостиную, и проводили там вечера, сидя вокруг единственной керосиновой лампы. В течение дня к нам приходили друзья, но вечером мы оставались одни, потому что с наступлением темноты никто не выходил на улицу. Чтобы скоротать эти долгие и грустные зимние вечера, мы просили Ивана Ивановича почитать нам. У него был приятный голос и спокойная, располагающая манера чтения. Теперь, когда библиотека консула была открыта, у нас был большой выбор книг. Казалось, что мирная жизнь, о которой читал нам Иван Иванович, ушла безвозвратно и навечно обрушились на нас зима и запустение.

Однажды вечером мы, как обычно, сидели в столовой, когда послышался стук в дверь.

Я подумала: «Вот, это случилось! Коммунисты пришли арестовать папу или, может быть, убить нас всех». Каково же было наше облегчение, когда мы узнали Карпова с двумя рабочими с завода. Узнав, что подготовлен новый список, где фигурировало имя папы, они пришли защитить его.

«Спасибо, братцы, – сказал папа, – я знал, что могу рассчитывать на вас, но как нам вас разместить?»

В конце концов в гостиной положили друг на друга несколько ковров, и Карпов со своими ребятами спали у нас много ночей, пока они не нашли человека, который пообещал, что имя папы будет вычеркнуто из списка и он может не беспокоиться.

На первом этаже в одной из комнат для прислуги жила старая служанка консула Анисья, высокая угловатая женщина с маленьким тугим узлом волос на макушке и крючковатым носом. Поговаривали, что она колдунья. С некоторых пор она стала проявлять признаки умственного расстройства, и, кроме того, она пила. Вечером, а иногда глубокой ночью она выходила в сад, выкрикивая угрозы и сквернословя, или пророчествовала, что конец света совсем близко, а коммунисты – слуги антихриста. Ее пытались утихомирить и уговорами, и угрозами, но она продолжала кричать в ночи, призывая весь мир в свидетели, что Божий Суд неминуем, и декламируя отрывки из Откровения.