Пока еще ярок свет… О моей жизни и утраченной родине

В последующие недели я видела его время от времени, когда приходила к Наточке. Обычно она принимала меня в своей комнате, а затем мы шли в столовую пить чай со всей семьей. Именно там я видела ее брата. В то время разговоры всегда вращались вокруг тревожной политической ситуации. Мне особенно запомнился один из них. Говорили о Добровольческой армии, и брат Наточки сказал, что, должно быть, это страшно – стрелять по солдатам, насильно мобилизованным в ряды Красной Армии. Одурманенные коммунистической пропагандой, они по-прежнему оставались нашими храбрыми русскими солдатами. С грустной полуулыбкой он сказал также, что не имеет никакого воинского рвения и ему претит брать в руки оружие, но он не знает, имеет ли право оставаться в бездействии, когда столько людей умирает каждый день, чтобы освободить свою родину от власти большевиков.

Освобождение Екатеринослава

В те дни у нас было мало вестей о Добровольческой армии, и мы даже не догадывались, как скоро она придет освободить нас. Однажды утром мы проснулись от выстрелов и галопа лошадей. Кавалерийский отряд промчался по нашей улице, и мы узнали казачью форму; мы знали, что почти все казачьи полки присоединились к Добровольческой армии. Мы не могли поверить своим глазам, видя их высокие папахи. Люди выскакивали на улицу с криками: «Это казаки! Слава Богу, это казаки!» Вскоре зазвонили все церковные колокола, и люди побежали к Соборной площади, где собрался отряд. Казаки, подбоченясь, гордо сидели на своих конях и улыбались во весь рот. Им несли поесть и попить, лучшее, что было. Я помню женщину, которая плакала от радости, уткнувшись головой в сапог всадника.

Жизнь постепенно возвращалась к своему нормальному ритму. Больше не пугались, услышав шаги на улице, и ночью спали спокойно, не опасаясь обысков и арестов.

На стенах появились плакаты, сообщающие нам, что отныне у всех антибольшевистских армий есть единое командование, что союзники обещали прислать достаточное количество оружия и волонтеры будут двигаться на север.

Через несколько дней после прихода казаков мы с Наточкой были в саду Инны. В какой-то момент Инна оставила нас одних, и Наточка сказала: «Брат записался добровольцем, он ходил вчера, – и, делая вид, что рассматривает что-то в глубине сада, добавила: – Он попросил меня сказать тебе, что вступил в армию». Это было больше, чем я смела надеяться. Эта фраза была для меня свидетельством, что он думает обо мне перед отъездом, и была лучом солнца в грустных воспоминаниях о моей юности.

Почтовая связь с грехом пополам была восстановлена, и однажды, спустившись за корреспонденцией, я узнала на конверте почерк Маруси. Я была так счастлива получить от нее весточку, и мне так не терпелось узнать новости, что я села на ступеньке лестницы, чтобы скорее распечатать письмо.

Строки поплыли перед глазами, когда я натолкнулась на страшную фразу «все, кто пошел добровольцем, убиты». Маруся перечисляла имена многих лицеистов нашей группы, и среди них я нашла имя Коли. Это казалось абсурдным и невероятным, что-то во мне восстало и отказывалось это принять. Все они были чуть старше меня, такие горячие и полные жизни. Я долго сидела на ступеньках лестницы, как оглушенная, прежде чем продолжила чтение письма. Маруся приводила имена наших знакомых, арестованных красными, в том числе тех, о которых ничего не было известно. Она писала также, что красные разграбили дом Хараджаевых и всю нашу мебель увезли или сломали.

Друзья из Мариуполя, который был освобожден раньше Екатеринослава, пришли повидаться с нами, когда проезжали через наш город. От них мы узнали много подробностей об обстоятельствах смерти моих товарищей.

При формировании Добровольческой армии сотни школьников и студентов пришли со всех сторон, чтобы вступить в ее ряды. Некоторые были в лохмотьях, пройдя долгий путь пешком. Часто они говорили неправду о своем возрасте, представляя себя старше, чем были. Все они, опасаясь красных, уничтожили в пути свои документы. Эти молодые мальчики охотно отправлялись в самые опасные экспедиции. Артиллерии было крайне мало, и бронепоездов не было вовсе. Тем не менее с самого начала и до окончания войны контроль над железными дорогами имел первостепенное значение.

Как и вся их техника, поезда Добровольческой армии, которые они называли «бронированными», были только самодельным приспособлением. На вагонных платформах стеной ставили мешки с песком, оставляя бойницы. Такая импровизированная броня недолго держалась под огнем противника, но эти поезда успешно противостояли красным, мешая им полностью захватить территории, где формировалась Добровольческая армия.

Коля погиб на одном из таких поездов во время поездки, упав среди изрешеченных мешков, сжимая в руке спусковой крючок пулемета.