Пока еще ярок свет… О моей жизни и утраченной родине

В октябре 1919 года у нашего города не было никакой защиты. Добровольческая армия была теперь далеко на севере, продвигалась к Москве и была вынуждена бросить в наступление все свои силы. У нас не было никакого стабильного управления, на время хозяевами положения становились вооруженные банды Махно и Петлюры, а также красные партизаны.

Начинало не хватать еды. Дороги не были безопасными, фермеры ничего больше не привозили в город, и рынки пустовали.

Долгое время у нас не было ни сахара, ни чая, ни кофе: мы пили настой из тонко нарезанной и высушенной в духовке моркови, которую продавали с рук маленькими пакетиками. Он был сладковатый, но не хотелось пить просто теплую воду. Пили также заменитель кофе, сделанный из желудей, он был горьким, но в конце концов к этому привыкли. Питались мы своими запасами картошки и гречихи.

Вооруженные банды грабили и терроризировали местных жителей. Это были сборища молодых людей, всех городских и сельских отбросов, но, так как они были вооружены, они полностью господствовали над населением. Страх перед добровольцами и соперничающими бандами делал их нервными, и при малейшем сопротивлении они стреляли.

Папа запретил Карпову приходить защищать нас, потому что риск столкновений был слишком велик: лучше попытаться договориться и дать денег. Мы попросили соседей с первого этажа, чтобы они открывали, как только к нам будут стучаться, потому что иначе это всегда заканчивалось выламыванием дверей или проникновением через окна, что еще больше ожесточало бандитов.

Когда они пришли первый раз, их было много, но на наш этаж поднялись только двое, остальные караулили внизу. Они заставили нас сесть за стол в столовой, и один из них ударил о землю прикладом винтовки, крича: «Выкладывайте 18 000 рублей». У нас не было этой суммы. Ксения, которая вела домашний бюджет, хранила деньги на текущие расходы в своей дамской сумочке. Она пошла за ней и высыпала ее содержимое на стол. Было немного серебра и большое количество мелких купюр, которые образовали впечатляющую груду. Эти два человека заграбастали деньги в карманы и убежали.

В другой раз их вошло больше, и папе велели снять сапоги. Это были высокие прилегающие сапоги, и, чтобы снимать их, папа пользовался маленькой скамеечкой с выемкой. Один из бандитов грубо схватил их. Другой закричал: «Все женщины – туда!» – и, затолкнув нас в мамину комнату, закрыл ее на ключ.

Мы спрашивали себя, почему они сняли с папы сапоги. Ходили слухи, что они пытают людей, выкручивая или прижигая им ноги, чтобы узнать, где спрятаны деньги или драгоценности, и мы были напуганы до смерти. Ксения начала нервно смеяться, сгибаясь пополам. Я подумала, что у нее нервный срыв, и вспомнила, что в этом случае нужно дать хорошую пощечину. Итак, я наотмашь ударила ее, после чего она упала на кровать и заплакала. Наташа, бледная и дрожащая, сидела на полу. Мама с каменным лицом прижалась ухом к двери, но не было слышно, что происходит в столовой. Вероятно, все это продолжалось только минут десять, но они показались нам бесконечными.

Бандиты хотели взять папины сапоги, но они были слишком маленькими, и никто не смог их надеть. Они взяли кое-что из мужской одежды, деньги, которые нашли в бумажнике, и ушли.

Впоследствии мы старались всегда иметь на руках деньги, потому что знали, что, когда их не дают, бандиты стреляют, не колеблясь. За пару недель было десять таких визитов.

Кто-нибудь из нас всегда наблюдал в окно за улицей и, видя их приближение, кричал: «Они идут, они идут».

По ночам меня часто преследовал один и тот же кошмар: я в Красном Куте, внизу железнодорожной насыпи. Вдали виден приближающийся вечерний поезд. Со мной не Алиса, которая всегда была рядом, а вся моя семья, и мы знаем, что на самом деле огромная масса локомотива с грохотом мчится на нас и неизбежно перемелет нас под своими колесами. Мы парализованы страхом и не можем пошевелиться. Локомотив приближался. Я видела перед собой его черную массу, на меня наваливалась тяжесть, и я просыпалась, сердце бешено колотилось, в ушах еще звучал грохот поезда.

Одна из банд, грабивших население, состояла из монгольских солдат. Мобилизованные во время войны в азиатских провинциях, теперь они воевали то за большевиков, то сами за себя. Они вошли в город со стороны вокзала. Послышались отдаленные выстрелы, затем поднялся дым, и небо покраснело над кварталом, где жила Сфира.

На следующий день наша кухарка, выйдя, чтобы попытаться раздобыть какие-нибудь продукты, нашла рынок опустевшим. Она узнала от соседки, что монголы разгромили и ограбили квартал Сфиры, были мертвые и изнасилованные, а красное зарево, что мы видели в небе, было от пожара, который они разожгли, уходя.

У меня была только одна мысль в голове: пойти к Сфире и убедиться, что с ней ничего не случилось, но мне не разрешали выходить на улицу. Затем пришла Инна. Когда она вошла в мою комнату, я увидела ее лицо и спросила: «Сфира?» Она кивнула и, всхлипывая, произнесла: «Она умерла».