Пока еще ярок свет… О моей жизни и утраченной родине

Мы долго сидели бок о бок на краю моей кровати, не говоря ни слова, а затем она ушла. Для меня больше не имело значения, жить или умереть. В мире, который окружал меня, жить было невозможно, и я стала безразличной ко всему, бесчувственной, порой слушая и не понимая, о чем говорят вокруг.

К тому времени все молодые люди, которых мы знали, уже уехали, чтобы присоединиться к Добровольческой армии. Спартакист исчез, никто не знал куда. Один только Эрнест по-прежнему регулярно приходил к нам. Его длинное лицо, его светлые зачесанные волосы и тягучий голос стали настолько привычными, что мы больше не замечали его присутствия. Мы предлагали ему морковный чай и не обращали на него внимания.

Из-за того что нам пришлось столько платить бандитам, наши денежные запасы были исчерпаны, дома больше совсем не было денег. Эрнест предложил нам привести посредника, который купит ювелирные изделия, чтобы перепродать их коммерсанту, желающему вложить свои деньги. Посредник пришел с дочерью лет пятнадцати. Брошь, которую хотела продать Ксения, он приколол к подкладке меховой шапочки своей дочери. Затем они с дочерью вернулись, чтобы принести нам оговоренную сумму, спрятанную таким же образом.

Бегство из Екатеринослава

В целом ситуация опасно обострилась. Стало известно, что битва за Москву обернулась катастрофой, так как красные прорвали фронт, их бронепоезда и кавалерия проникли в эту брешь. Один из их передовых отрядов дошел до окрестностей Екатеринослава на другом берегу Днепра и бомбардировал вокзал. Из окна моей спальни мы видели вспышки и вслед за ними слышали звуки выстрелов и разрывы снарядов.

Вместе с Хараджаевыми и Иваном Ивановичем мы решили попробовать укрыться в Мариуполе.

Поскольку красные были на другом берегу Днепра, казалось, что сейчас не время уходить, но Эрнест сказал, что, если мы хотим покинуть Екатеринослав и добраться до еще занятой Белой гвардией области, это пока возможно, потому что на другом берегу Днепра, ниже по течению, не было ни патрулей, ни красных, ни бандитов. Железнодорожная линия проходила возле Екатеринослава, нужно было пешком перейти через мост, а затем добраться до первой станции за пределами города.

Мы приняли решение очень быстро. Условились, что Эрнест заедет за нами утром на рассвете, чтобы показать дорогу, которая огибает город и выведет нас прямо к мосту.

Папа позвал Карпова и рабочих с тележками и отдал им спрятанные в подвале коробки с нашим столовым серебром и самовар с позолоченными дубовыми листьями, сказав, чтобы они продали это и разделили деньги между всеми рабочими и служащими завода.

Когда рабочие с тележками ушли, Карпов сказал папе: «Что же это делается? Мы все жили, иногда хорошо, иногда плохо, но мы жили, и все, кто хотел, работал и никого не трогал. Теперь неизвестно почему людей убивают и все идет вкривь и вкось». Карпов потерял свое насмешливое выражение лица, казалось, он внезапно стал меньше. «Почему вы должны покинуть нас сейчас? Кто выдумал такие законы? Все это происходит от беспорядка и путаницы в уме».

Я хотела сбегать к Инне, предупредить ее о нашем отъезде и попрощаться, но папа сказал, что мы должны оставаться все вместе, не время выходить из дома. Поэтому я написала Инне письмо и попросила одного из наших домашних отдать его ей после нашего отъезда.

До позднего вечера я пришивала мамины украшения к ее и своему корсету, нитки жемчуга вдоль косточек, а спереди я зашила брошки, серьги и кольца. Ночью мы услышали взрывы, мост был взорван, мы не могли больше перейти через реку пешком, и отъезд был отложен.

Тогда Эрнест раздобыл две лодки, чтобы перевезти нас на другой берег Днепра, и сказал нам, чтобы к ночи мы были готовы.

Мы взяли с собой по две смены нижнего белья и по два платья, и мама сказала слугам забрать себе все, что мы оставим. Мы захватили только легкие вещи, у каждого был один чемодан или корзинка, которую он мог унести. Из муки, которая у нас оставалась, повариха испекла нам лепешки, положив в тесто немного соды вместо дрожжей.

Эрнест пришел за нами глубокой ночью. Он повел нас по крутому и скалистому берегу. Мы шли в полной темноте среди ежевики и подлеска, как можно тише, молча, чтобы не привлекать внимание грабителей. Говорили, что на людей часто нападали и обворовывали.