Покаяние агнца

А в пятом классе я приходил к ней домой учить химию и математику. Но в голову науки не лезли. Находясь рядом с ней, я был словно безумный. Тогда я уже пописывал стихи, но они не были о любви. Я собрал их в тетрадку и отдал Инке, чтобы она расставила знаки препинания и исправила орфографические ошибки. Из той тетрадки мне запомнились только следующие строки:

Шёл 1941 год,

Когда немецкая держава

На нашу мирную страну

С огромной силою напала.

Нам трудно было устоять тогда:

Мы поневоле отступали

И отдавали города.

Запомнились они скорее потому, что друг моего дяди Прокопия – комсомольский активист нашего шахтёрского рудника Вася Кирдяшкин сделал мне замечание: «Мы не поневоле, – как пишешь ты, – отступали, – а тактично. Это большая разница». И я легко согласился с ним, поскольку ещё не совсем разбирался в «страдегии» и «тактике». Конечно же, только тактично можно было отдать почти всю европейскую часть страны. И я вопреки нарушениям ритмической закономерности стиха вписал: «Мы тактично отступали и отдавали города».

Инна была первой, кто прочёл мои поэтические опусы. Я любил её очень. Помню, как-то зимой она, провожая меня, вышла на крыльцо босиком. На другой день заболела и не пришла в школу. Для меня было мучительно не видеть её.

Дружба наша продолжалась до тех пор, пока летом на каникулы не приехал к Инке в гости со своей мамой пацан по имени Алька Дрючин. Она стала появляться везде с ним.

Меня это страшно угнетало и выводило из себя. Я наблюдал за ней незаметно со стороны

и безумно ревновал. Потом, когда он, наконец, уехал, мы, одноклассники, однажды играли в парке в волейбол, расположившись в кружок. Принимая пас, Инка споткнулась и упала. Подол её платьишка поднялся и обнажил трусики, на которых была кровь. Это заметил не только я, но и остальные пацаны. Сначала мы смутились, А потом, удалившись в сторону, начали плеваться. Особенно усердствовал я, назвав свою бывшую возлюбленную «Инна – кровина». Так и пошло. «Ты сегодня видел Кровину?– спросил однажды один из пацанов. – Она встречается с Борькой Ослоповым. Он теперь ходит, как и ты когда-то, к ней домой». Я выходил из себя от безысходной злобы и возмущения.

…Когда учишься в одной школе, и если ты очень «подвижный» малый, за тобой накапливается много грешков, и ты частенько попадаешь в учительскую на разборки. И, несмотря на то, что ты активен не всегда «отрицательно», в конце концов, ты всё равно «виноват». В шестом классе мы по примеру « молодой гвардии», описанной Фадеевым в его известной книге, создали свою «юную гвардию». Каждый член нашей организации носил на груди маленькую серебристую звёздочку и имел «мандат» в виде книжечки с уставом, который должен быть всегда при себе. Над нами не было руководящей силы партии, мы были сами по себе. И это нам нравилось. Из взрослых была только Елена Николаевна – учительница литературы и русского языка, которая легко нас «просекла», когда однажды утром обнаружила на двери своей квартиры листовку, написанную хорошо ей знакомым почерком. Было мирное время. Но нам хотелось «тайных» действий. Приближалось 8 марта, и мы решили поздравить женщин листовками, которые писали от руки, подсовывали в сумки женщин и расклеивали, где придётся. Один из членов нашей «гвардии» ухитрился, переписывая текст, наделать массу ошибок уже в первой фразе-обращении: «Дарагие женщины и деушки», – написал он. И Елена Николаевна сразу распознала Генку Горского не только по почерку, но и как известного «грамотея» нашего класса. После этого Инка, очень уважая Войтову, с нашего согласия раскрылась перед ней, и та охотно вступила в «юную гвардию». Но мы были слишком неуёмными, особенно пацаны.

В день того же праздника – 8 марта – Горский притащил в школу бутылку водки. И четверо мальчишек, включая меня, распили её на перемене перед последним уроком. На уроке разомлели, а после – стали состязаться на глазах всего класса в том, кто сумеет пройти по прямой плашке – не шатаясь. Делали это шумно и «напоказ». Нас с трудом растащили и отправили по домам…

Потом состоялся педсовет, и было принято решение: исключить троих учеников за школьные провинности, оставив одного – Горского (который принёс водку, но был сынком начальника). Один из нас троих – Сашка Понеделкин – не сдержался и начал оскорблять нехорошими словами членов педсовета. Те вспомнили, что его предки были кулаками – врагами народа, раскулаченными перед войной. И вопрос был пересмотрен – исключили только Понеделкина. Елене Николаевне Войтовой вынесли строгий выговор.

Но это было в шестом классе. А уже после седьмого – я, как всегда в конце лета, скучал по одноклассникам и по школе. И даже написал стихотворение:

Сколько лет стоишь ты,

Только цвет меняя,

И детей приемлешь,

Школа дорогая.

Семь уж лет минуло,

Как пришёл сюда я,

Но года прошедшие

Часто вспоминаю.

И далее шло лирическое повествование о том, как я тоскую по школе и как «вокруг школы летом цветы расцветают. А по деревьям птички весело порхают», и как я не могу дождаться конца каникул и встречи с одноклассниками.