Покажи мне, зеркало…

— Вчера, Джабир пытался посягнуть на меня, как на какую-то рабыню, — ее побледневшее лицо было для меня милее целого султаната, — одно мое слово, и твоего сына без промедления казнят за то, что посмел возжелать собственную сестру. Если до меня дойдут слухи, что ты посмела чихнуть в сторону моей матери, берегись, я обрушу небо и землю на ваши головы. А теперь топчи, если осмелишься.

Сама, не веря в то, что смогла дать достойный отпор той, кто всю жизнь угрожал мне расправой, я, едва сдерживаясь чтобы не расхохотаться прямо там, поспешила к выходу, где меня ожидал Эрдем в обществе моего отца, дающего последние наставления перед долгой дорогой. Джабира нигде не было видно, и это несомненно было к лучшему, потому что встречаться с ним я больше не хотела.

Отец, мать… я оставляла их с тяжелым сердцем. Меня, десятилетнюю увозят далеко от дома, и нет никакой надежды, что я увижу их вновь. Смогу ли я обрести счастье на чужбине в окружении чужих людей, говорящих на не всегда понятном мне языке?

Язык, на котором говорили в Гызылдаге, составлял смесь тюркских, персидских и арабских слов, что позволяло мне понимать все, о чем говорили новые родственники, но не всегда верно отвечать, что всякий раз вызывало очередной приступ веселья у моего муженька, передразнивающего мой акцент. Тогда я намеренно переходила на английский, наслаждаясь замешательством окружающих в числе которых был и Эрдем, морщащих от напрасных усилий лбы и тщетно пытающихся понять о чем это я толкую.

Попрощавшись со всеми, кто был мне дорог, я расположилась в крытой повозке запряженной четверкой лошадей, которая двинулась с места сразу же, как только я опустилась на мягкие подушки.

Держась из последних сил, я не выдержала тогда, когда ворота дворца оказались далеко позади. Отдернув шелковые занавески, я высунулась из окна и посмотрела на верхнюю галерею, ожидая увидеть вышедшего — таки проводить меня брата, но там никого не было. Разочарованно, я вернулась на место и до самого вечера не произнесла больше ни звука.

В целом, путешествие нельзя было назвать чересчур уж утомительным. Эрдем часто делал остановки для того, чтобы показать мне пролетающего над нами орла или пробегающего марала. А тогда, когда предлогов долго не находилось, он останавливал караван просто так, чтобы я могла немного пройтись и размять затекшие от долгого сидения ноги.

Во время одной из таких остановок, я внезапно почувствовала на себе чей-то пристальный взгляд. Резко обернувшись, я огляделась, но как бы старательно ни вглядывалась в каждое стоящее дерево, каждый куст или валун, заметить никого так и не смогла.

С каждым проведенным в дороге днем, мои подозрения лишь усиливались, заставляя все время подозрительно озираться, чем вызывала очередную насмешку со стороны Эрдема, называющего меня трусливым довшаном-зайчишкой, боящимся тени от собственных ушей. В ответ, я показывала язык и называла его древним стариком, портя все настроение, так как рядом со мной, восемнадцатилетний Эрдем действительно чувствовал себя старым.

И вот, когда, пересекая границу, разделяющую оба государства я в последний раз обернулась, то наконец увидела того, кто все эти дни и ночи напролет преследовал нас в пути. Джабир. Нет никаких сомнений, что это был он. Больше не таясь, он выехал на своем вороном жеребце из-за деревьев и теперь пристально смотрел нам в след.

Заметив меня, он поднял было руку в прощальном жесте, но тут же передумав резко опустил. До самого последнего момента, пока повозка не удалилась на такое расстояние, что невозможно было уже что-либо разглядеть, он не двигаясь оставался на прежнем месте, словно старался запомнить… или о чем-то предупредить…

ГЛАВА 11

В отличие от Гызылдага с его мягким теплым климатом, где снега мы не видели годами, стамбульская зима была очень суровой и снежной. Ледяные, дующие с моря ветра, лишь усугубляли и без того не простое положение бедняков, не имеющих возможности топить дома и бездомных, вынужденных ночевать прямо на улице.

Словно в противовес той, малоизвестной мне стороне жизни, в особняке Нилюфер-хатун было тепло и очень уютно. Еженедельно пополняющиеся запасы дров, предназначенных для топки каминов, позволяли не задумываться о холоде, проводя время в тепле и неге.

Сразу по приезде в столицу шесть месяцев назад, милостью султана, я была приглашена в качестве почетной гостьи в его гарем. Сама Валиде-Султан, красивая и властная женщина, одним движением бровей раздающая приказания целому штату на все готовой прислуги, встретила меня тепло и по-домашнему ласково. Познакомив меня с дочерями и невестками, она, в отличие от Зейнаб-хатун не кичась собственным положением, которое несла с гордостью и достоинством, предложила навещать их во дворце в любое удобное время, где, по ее словам, мне всегда будут рады.